Дело о Черном Удильщике

Карапетян Мария

— Я писала прошение в Департамент, чтобы его похоронили, как внезапно скончавшегося, но всё, что они смогли сделать, это сократить длину его позорного камня. — Марван достала из внутреннего кармана пальто табличку, которую забрала из верхнего ящика рабочего стола Риты, и положила её на грязную поверхность забытой могилы.

Аркан поморщился, вспоминая лица погибших товарищей, и, присев на корточки, смахнул с плиты жухлые листья вместе со слоем накопившейся пыли. Подобрал вывеску, которая некогда украшала дверь кабинета, и аккуратно поставил её рядом с лампадкой. «Старший детектив Карпун. Округ Тайных Озёр города Пучина», — пробежал он глазами по надписи.

— Управление

пытается увековечить позорную смерть, чтобы живые помнили имена тех, кто предал свою веру, — Марван смахнула подступающие слёзы. — Но обещай: когда время выйдет, ты позволишь мне остаться собой и похоронишь меня рядом. — Её голос сорвался: — Я не хочу гнить в заводи…

Аркан поднялся и, сделав маленький шаг, крепко обнял женщину. Детектив горько заплакала, уткнувшись Хамсу в плечо. Их силуэты чернели в свете гаснущего пламени, а дуновение ветра окончательно потушило слабый огонёк, погрузив влюблённых в темноту. Инспектор стёр с женских щек слёзы и, найдя кончиками пальцев пухлые губы, нежно провел по ним. А потом осыпал лицо Марван поцелуями: глаза, островок рыбьей кожи, уголок губ, подбородок, верхняя губа, нос, бровь, лоб…

— Ты не умрёшь, — едва слышно произнес он. — Будь со мной, и я навсегда спрячу тебя от смерти.

Терпеливо дождавшись, пока влюблённые уйдут, Авель Аствац встал прямо из-за надгробия Карпуна и размял затёкшие от продолжительного сидения ноги. Обошел постамент, поднял с земли коробок спичек и зажёг огарок расплавленной почти до основания свечи. Огонёк разрезал тьму, словно горячий нож — холодное масло. Мужчина опустился на колени, не боясь замарать в грязи дорогой костюм, прижался лбом к земле и, разделяя каждый слог, прошептал:

— Я есмь морской бог, нареченный создателем и исполняющий волю его, и я дарую свободу перерождения твоей душе, — Авель поднял голову и прочёл имя, выгравированное на позорном камне: — Булат-Бохай Карпун.

Мужчина встал, отряхнул ладони от прилипших комьев сырой земли, вытер лоб, испачканный грязью, и, улыбаясь в свете слабого огня, произнёс:

— Будь сомной, и я навсегда спрячу тебя от смерти.

Душа Марван шевельнулась в глубине грудной клетки, и она вздрогнула. Женщина обернулась и вгляделась во вьющиеся клубы живой темноты. Та отворила тёмную зияющую пасть и хищно клацнула зубами, не имея возможности дотянуться до сладкой мякоти её души. По спине пробежал холодок. Старший детектив крепче прижалась к Аркану и вдохнула его животный, манящий, навевающий опасность запах. Марван показалось, что кто-то облегчённо вздохнул прямо возле её уха, и, испугавшись, взяла инспектора за руку. Туман обвился вокруг женской шеи, после чего осторожно, словно принюхиваясь, подобрался к инспектору, скользнул по его подбородку и, на секунду застыв, несколько мгновений колебался возле мужского лица. Через некоторое время белое облако взметнулось ввысь и растворилось в холодном воздухе округа Тайных Озёр.

Глава 21

Болото вечного горя

В окнах старого магазинчика теплился едва уловимый свет. Могло показаться, что лавочка давно заброшена: тёмная краска на двери сильно облупилась, по стёклам ползли трещины, а на резных наличниках повисла паутина. Лёгкое дуновение ветра потревожило тонкие нити, и большинство крошечных капель, угнездившихся на искусно сотканном полотне, сорвались вниз. Мужчина прислушался к звукам: издалека доносились грустные мелодии и недовольные вопли торговцев ритуальными товарами, но внутри помещения

по-прежнему царила тишина. Он раздраженно выдохнул и, наклонившись, заглянул в разбитое окно. Его отражение исказилось, принимая уродливые формы. Мужчина быстро перевёл взгляд на вырезанные из дерева элементы и изучил их. По раме ползли причудливые узоры: разинувшие рот лягушки, которых пожирает пламя, змеи, скрутившиеся в красивые узлы, глаза, в которых не было зрачков, схематичные цветы и листья. Посетитель потянулся к необычной ручке в виде осьминожьего щупальца, чтобы открыть дверь, но она внезапно распахнулась сама. Из темноты вынырнуло обезображенное лицо старика.

— А, это вы, — хозяин магазина запрокинул голову, рассматривая лицо постоянного покупателя: угловатые черты и глаз, покрытый непроницаемой белой плёнкой. — Давненько не захаживали, я уж начал подумывать, не случилось ли беды.

Старик отступил на шаг, пропуская гостя, и Койкан вошел внутрь, предварительно пригнувшись, чтобы не стукнуться головой об откос. В нос сразу же ударил запах отсыревшей древесины и мочи. Духота, царившая в помещении, грузно упала на плечи, придавив Лаврака своей тяжестью, и крепко вцепилась в шею. Он ослабил узел галстука и, расстегнув верхнюю пуговицу рубашки, отрезал:

— Мне как всегда, господин Спрут.

Хозяин магазинчика коротко кивнул, зажёг в зале несколько больших ламп и скрылся из виду. Койкан огляделся. В маленьком помещении почти не было свободного места: стоя вплотную друг к другу, повсюду громоздилось множество террариумов с ядовитыми змеями, лягушками, мелкими грызунами, морскими крабами, пауками и прочей живностью. Питомцы медленно шевелились в глубине емкостей, и до ушей доносился слабый, но неприятный шорох. Лаврак подошел к одному из террариумов и, наклонившись, стал наблюдать за большой чёрной змеёй. Она спала, обвившись вокруг сучковатой коряги.

— Спасибо за помощь, дорогая, — он постучал пальцами по толстому стеклу. Тело рептилии вздрогнуло, и она повернула к непрошеному гостю массивную голову. Высунула раздвоенный язык и застыла, изучая человека в ответ. — Жаль, ты не умеешь читать. О твоей работе написали на первых полосах местных газет.

Послышались приближающиеся шаги, и Лаврак выпрямился. Старик вручил Удильщику небольшую коробку, из которой раздавался громогласный писк.

— Белые мыши. Отобрал для вас самых жирненьких, — довольно усмехнулся продавец и вежливо полюбопытствовал: — Готовитесь ко Дню омовения, господин?

Койкан подавил яростный порыв и изобразил улыбку:

— Конечно, я ведь вдовец.

Лицо старика, обезображенное шрамами и врезавшейся в кожу чешуей, вытянулось.

— Ох, — с сожалением произнёс он, — ради Трёх Сомов, простите меня. Я стар, забывчив и глуп.

Лаврак достал из кармана два мореона и вложил монеты в морщинистую ладонь, грубо вдавив их в плоть.

— Ничего страшного. Это было давным-давно. — Койкан зашагал к выходу и, не оборачиваясь, попрощался: — Спокойной ночи, господин Спрут.

На улице было темно и шумно: надоедливые торговцы мешались под ногами и, переругиваясь между собой, создавали непрерывный галдеж. Они повсюду расставили свои грязные прилавки, на которых валялась ритуальная чепуха: вонючие рыбьи головы, украшенные облезлыми бусинами, завядшие венки, кособокие деревянные кораблики, вырезанные из дерева, и дешёвые перекошенные свечи. Лаврак не любил выходить из дома. Если Удильщику было нужно что-то конкретное, он предпочитал отдавать поручения приближённым. Но в этот раз волнение перед важным событием одолело его и мужчине понадобилось прогуляться, чтобы немного развеять густой туман тяжёлых мыслей.