Дело о мастере добрых дел. Часть 1. Доктор для дураков
Шрифт:
Закончили они в середине утренней стражи. Последними из трех столов. Двадцать три человека из пятидесяти пяти. Илан снял клеенчатый фартук и операционный балахон, выбросил последнюю пару перчаток в мусорный бак, стал вытирать мокрой салфеткой лицо. Мышь мяла ставшую пятнистой юбку в тощих лапках.
– Ну что, Мышь, напомогалась?
– спросил Илан.
– М... можно сказать?
– прошептала она.
– Теперь уже можно, - кивнул Илан.
– Ой, и говно же у вас работа,
– И у тебя теперь такая же. Не знала, на что шла?
– Не знала. Те, которых сегодня резали, хотя бы выживут?
Илан обернулся к ней и примерно пять ударов сердца смотрел в глаза.
– Я хотел бы сказать "да", - ответил он.
– На самом деле мой ответ "не знаю".
Мышь вдруг всхлипнула. Илан по-простому прижал ее к своему боку и некоторое время держал, чувствуя, как под грубой госпитальной робой вздрагивают худые лопатки.
– Поспи, - сказал он.
– Пройдет.
Отпустил Мышь и пошел переодеваться, потому что от крови на нем промокли даже суконные портянки, и в правом сапоге хлюпало.
* * *
Когда Гагал без стука зашел в лабораторию, Илан думал, он пришел разбираться по поводу ночного инцидента. Но тот постоял возле порога, держа руки за спиной, и неожиданно спросил:
– Слушай, почему мы ниторас подкожно не вводим?
Ответ "потому что тебе его вообще не дают. а не дают, потому что я могу с первого раза попасть в вену, а ты нет" наверняка не устроил бы Гагала. И не вполне соответствовал бы действительности.
– Потому что тогда он действует слишком медленно и эффект размазан. Потери времени на ожидание будут дольше, чем некоторые операции. Потом еще кто проснется не вовремя или вообще не заснет.
– А если взять раствор более высокой концентрации?
Фразу: "Тогда тебя заберут в кутузку, потому что мы нарушим имперский закон", - Илан опять оставил при себе.
– Концентрированный сложнее рассчитать. Получишь такой отходняк, что будет хуже любых постоперационных последствий. После нашего потошнит и побросает по сторонам стражу. Ну, две стражи. После концентрированного трое суток мотает, очень жестоко. Сердце может не выдержать. Опасно, Гагал. Особенно, если пациент слабый.
– Ты на себе пробовал?
Илан посмотрел на него так, что Гагал слегка попятился.
– Извини, глупость спросил, - сказал он.
– Кстати, тебе донесли, что вчера в ящик на входе кто-то полкошеля золота высыпал? Двое с ребенком. Черные, как чумной патруль. Вроде, к тебе приходили.
Илан отрицательно покачал головой. Про старых знакомых рассказывать ему не хотелось. Ходжерец отблагодарил, наверное. Надо же, еще один чудак-человек. Ходит в форменной одежде, служит в префектуре, дружит с Дженишем и не знает, куда при этом деть деньги. Встретил доброе дело - позолотил. Молодец какой.
–
– Скользко на полу, и я был нервный.
– Ладно, замяли, - махнул Гагал рукой.
– Я вчера сам не в себе был. Не видел такого никогда. Страшно. Спасибо, что помог. Ты, если что, заходи. У меня золота за помощь благодарить нету, но я услугами отдам. Не люблю, когда должен.
Илан кивнул ему на прощание. Что все это значило? Нежелание ссориться с семьей хозяев госпиталя? Наверняка к Илану с подхалимажем подойти проще, чем к доктору Наджеду. Ну, так Гагал и вне госпиталя без работы не останется. Весь остальной город, кроме разве что Адмиралтейства, обслуживает его отец с учениками. Реальное уважение к тому, как Илан вчера работал? Доброта и справедливость в сердце? Научный интерес к пьяному грибу? Просто интерес к пьяному грибу? Или папаша, ректор Арданской Медицинской Школы, обидел Гагала и оттолкнул от себя, а Гагалу нужно медицински образованное общество? Или его подослали секреты выведывать? Но секретов-то нет никаких. Если кто чего не знает, доктор Наджед учит всех желающих. Хоть Мышь за знаниями отправь. Кстати, а где Мышь?
Они ходили делать пункции пациентам, которым вчера Илан вытаскивал из легких осколки ребер и ушивал пневмоторакс. На корабле срубили одну из мачт, чтобы остановить бегущий по облитому зажигательной смесью такелажу и парусам огонь, многие бегали в панике, мачта упала не вполне удачно, придавила и моряков, и пассажиров. Корабль был последним из последних, всяких долго собиравшихся и откладывавших до последнего он на себя набрал, как сельдей в бочку. Не хочется интересоваться, сколько путешественников так и не добрались на нем до Арденны. Судя по рассказам раненых, ад там был еще тот. О том, что Рута говорила при расставании: "Я еще подумаю, у меня есть несколько дней. Может быть, решусь", - не то, что вспоминать, даже краем сознания мысли такой касаться не хотелось. Ее не было среди поступивших в госпиталь прошлой ночью. Она не появилась сегодня днем и вечером. Она бы пришла, Илан знал. И отправиться в карантин, чтобы прочесть список пассажиров, у него пока не было душевных сил, хотя Илан говорил себе - времени. Нет времени. Живая - придет. Мертвая... Уже ничего не изменишь.
Что касается Мыши, она пошла выливать собранные при пункциях кровь и плевральную жидкость, и пропала. Илан сначала думал, она на общей дезинфекции моет инструменты и посуду перед автоклавом, там была горячая вода, не зависящая от работы лабораторной "коптилки". Пока писклявых любителей животных за спиной нет, он взял пару мышек посмотреть, что с ними происходит после введения экспериментального лекарства. С маленькими мышками все было отлично, а большая Мышь где-то основательно застряла.
Илан собрался идти на розыск, когда, гремя лотками и инструментарием, который едва слышным шепотом определила как пыточный, Мышь ввалилась в приемный кабинет перед лабораторией. Мысль все-таки пойти в карантин за списком пассажиров засела у Илана крепко. Крепче мысли, не взорвет ли Мышь автоклав, если оставить ее одну для присмотра. Алхимическая печь была хороша, но нагнетала температуру, не идущую ни в какое сравнение с привычной. Сорвать на автоклаве аварийный клапан - полбеды. Уничтожить лабораторию вместе с опытной плесенью, мышами и Мышью Илану не хотелось бы.