Дело о пеликанах
Шрифт:
— Это невероятно.
— Они напуганы до смерти. И серж считает их опасными.
— О’кей. Я залег на дно.
— Я останавливался возле твоей квартиры прошлым вечером. Надо было сказать мне, что ты исчезаешь.
— Я выйду на тебя завтра вечером.
— Какая у тебя машина?
— Четырехдверный арендованный «понтиак» спортивного типа.
— «Вольво» я проверил сегодня во второй половине дня. Машина в полном порядке.
— Спасибо, Клив.
— У тебя все о’кей?
— Думаю, да. Скажи сержу, что все отлично.
— Позвони мне
Он проспал четыре часа и был разбужен телефонным звонком. За окном стояла ночь, и до рассвета оставалось еще не меньше двух часов. Он уставился на телефон и долго смотрел на него, сняв трубку только после пятого звонка.
— Алло, — сказал он с раздражением.
— Это Грэй Грантэм? — прозвучал смущенный женский голос.
— Да. А вы кто?
— Беверли Морган. Вы заезжали к нам вчера вечером.
Грэй стоял на ногах, окончательно проснувшись, и ловил каждое слово.
— Да. Мне жаль, если мы вас побеспокоили.
— Нет. Мой отец очень недоверчивый. И сердитый. После убийства Кертиса от репортеров не было покоя. Они звонили отовсюду. Им нужны были его старые фотографии, новые фотографии меня и ребенка. Они звонили в любое время. Это было ужасно, и мой отец устал от них. Двоих он спустил с крыльца.
— Полагаю, что нам повезло.
— Я надеюсь, он вас не обидел? — Голос был глухой и срывающийся. Она пыталась им овладеть.
— Нисколько.
— Сейчас он спит внизу на диване. Так что мы можем поговорить.
— А почему вы не спите?
— Я принимаю какое-то снотворное, и оно совершенно сломало мой биологический ритм. Сплю целыми днями, а ночью мучаюсь от бессонницы. — Было очевидно, что ей не спалось и хотелось поговорить.
Грэй сел на кровать и попробовал расслабиться.
— Я могу представить себе, какое потрясение вы перенесли.
— Требуется несколько дней, чтобы осознать это. Боль поначалу ужасная. Просто ужасная. Я не могла пошевелиться без боли. Потрясение было таким, что я не могла поверить в случившееся. Все связанное с похоронами прошло для меня как во сне. То, что я говорю, утомительно для вас?
— Нет, нисколько.
— Я должна отказаться от этих таблеток. Я сплю так много, что перестала общаться с людьми. К тому же мой отец никого ко мне не подпускает. Вы записываете?
— Нет. Я просто слушаю.
— Он был убит неделю назад, вечером. Я думала, что он задерживается на работе, что редкостью не было. Они застрелили его и забрали бумажник, поэтому полиция не смогла установить его личность. Я услышала в новостях сообщение об убитом в центре города молодом адвокате и сразу же поняла, что это был Кертис. Не спрашивайте, как они догадались, что он был адвокатом, не зная его имени. Наверное, это одна из тех странных и загадочных вещей, которые обычно присутствуют при убийствах.
— Почему он допоздна задерживался на работе?
— Он работал по восемьдесят часов в неделю, а иногда больше. «Уайт энд Блазевич» — это соковыжималка. Они пытаются
— Сколько он там проработал?
— Пять лет. Он получал девяносто тысяч в год, поэтому терпел.
— Вы знали, что он звонил мне?
— Нет. Я узнала от отца и думала над этим весь вечер. Что он говорил?
— Он не называл свое настоящее имя, а пользовался вымышленным — Гарсиа. Не спрашивайте, как я установил его личность, это займет много времени. Он сказал, что, возможно, знает что-то об убийствах судей Розенберга и Джейнсена, и хотел рассказать мне об этом.
— Ренди Гарсиа был в школе его лучшим другом.
— У меня создалось впечатление, что он видел в конторе кое-что, и, возможно, кто-то в конторе знал, что он видел это. Он очень нервничал и всегда звонил из телефонов-автоматов, считая, что за ним следят. Мы собирались встретиться рано утром в предыдущую субботу, но в то утро он позвонил и отказался от встречи. Он был напуган и сказал, что должен думать о безопасности своей семьи. Вы что-нибудь знали об этом?
— Нет. Я знала, что он находится в огромном напряжении, но так было все пять лет. Дома он никогда не говорил о работе, потому что страшно ненавидел ее.
— Почему он должен был ненавидеть свою работу?
— Потому что работал на банду головорезов и душителей, которые заставляли потом и кровью выколачивать каждый доллар. Они тратят кучу денег на свой внушительный фасад респектабельности, но они подонки. Кертис был лучшим студентом и мог выбирать себе работу. Они были такими добренькими, когда нанимали его, а на деле оказались настоящими чудовищами. Это очень непорядочно.
— Почему же он оставался на этой работе?
— Деньги удерживали. Год назад он чуть было не ушел, но сорвалось с новым местом работы. Он был очень несчастлив, но все носил в себе. Я думаю, что он очень жалел об этом. Когда он возвращался с работы домой, я, по заведенному правилу, спрашивала, как прошел день. Иногда это было в десять часов вечера, и я знала, что день был плохим. Но он всегда говорил, что день был прибыльным. Слово у него было такое — «прибыльный». А затем мы переходили на разговор о нашей малышке. Ему не хотелось говорить о работе, а я не любила о ней слушать.
«Ну, о Гарсиа достаточно. Он умер и ничего не сказал своей жене», — думал Грэй.
— Кто разбирал его бумаги?
— Кто-то из конторских. Они привезли его вещи в пятницу, аккуратно упакованные в трех конторских коробках. Вы можете их посмотреть.
— Нет, спасибо. Я уверен, что они были тщательно просеяны. На какую сумму была застрахована его жизнь?
Она помедлила с ответом.
— Вы проницательный человек, мистер Грантэм. Две недели назад он приобрел страховой полис на миллион долларов с условием выплаты страховой суммы в двойном размере, если смерть наступит в результате несчастного случая.