Дело портсмутских злочинцев
Шрифт:
Наказав себе проснуться с четырьмя склянками утренней вахты, Хоар спокойно спал до указанного времени. Перед выходом из гостиницы в сереющем рассвете он надел чистую черную рубашку.
На обычном месте дуэлей — возвышающейся над городом узкой площадке — его спутники вынуждены были ждать своей очереди, пока двое дрожащих юношей закончат свою встречу.
— Я перекинулся несколькими словами с секундантом вашего противника, — признался Беннетт, пока они стояли в ожидании. — Он не был в курсе интересных фактов, связанных с вами, пока я не рассказал
Пока Хоар слушал его, пистолеты обоих юношей выстрелили со слабыми хлопками. Очевидно, их секундантам хватило здравого смысла зарядить пистолеты половинными зарядами. Один дуэлянт выронил пистолет и с криком боли схватился за поцарапанную руку; другого обильно вырвало на самого себя. Затем оба соперника и их спутники удалились рука об руку, оставив за собой ободряющий запах сгоревшего пороха и отвратительную вонь рвоты.
Группа противника Хоара прибыла в легкой коляске вскоре после того, как удалились юные дуэлянты. Они привезли с собой ящичек с дуэльными пистолетами и сонного хирурга с «Вантиджа». Мистер Беннетт и мистер Хопкин, хирург, сошлись на том, что следует уладить это дело. Мундиры морских пехотинцев при слабом свете выглядели серыми, и таким же серым было лицо мистера Уоллеса.
Секундант Уоллеса приблизился к двум флотским офицерам, держа шляпу в руке. Выглядит как хлыщ, подумал Хоар.
— Джентльмены, — чопорно произнес он, — мой принципал поручил мне передать, что он желал бы, чтобы слова, произнесенные вчера вечером, никогда не были высказаны.
— Он приносит за них свои извинения? — резко спросил Беннетт.
— Ну, э-э…
Беннетт кратко посовещался со своим принципалом, но Хоар покачал головой и скинул мундир.
— Желание такого рода не содержит извинения, сэр, — сказал он. — В отсутствии извинений поединок должен состояться.
Мистер Хопкин без дальнейших проволочек выбрал место с наветренной стороны от лужи рвоты. Он открыл ящичек, под наблюдением обоих секундантов зарядил пистолеты и протянул их Хоару. Хоар был оскорбленной стороной, но выплеснутое в лицо вино было прямой причиной вызова, поэтому выбор оружия принадлежал ему.
— Я вижу, вам не впервой участвовать в поединках, — сказал Хопкин. В самом деле, они без всяких инструкций заняли позиции спиной друг к другу. — Стороны согласились обменяться одним выстрелом каждый; этого будет достаточно для удовлетворения вопроса чести.
— Я отсчитаю десять шагов, после чего вы, джентльмены, обернетесь и будете стрелять по своему выбору. Один… два…
На счете «десять» Хоар мгновенно обернулся и одним движением навел пистолет, в то время как его оппонент в белой рубашке еще только поднимал свой. Хоар задержался на секунду, и оба выстрела прозвучали одновременно. Хоар почувствовал, как пуля Уоллеса пролетела у самого его виска. Морской пехотинец промычал что-то, выронил пистолет и схватился за ягодицу, на которой начала проступать его драгоценная кровь. Хопкин бросился к нему, чтобы проэкзаменовать рану, затем поднялся и обратился к Хоару и Беннетту.
— Аккуратный выстрел, насквозь правой gluteus maximus, — сообщил он. — Я объявляю, что вопрос чести удовлетворен. —
— Ну и слава богу. Я на самом деле не желал смерти бедного «омара», — признался Хоар Беннету, когда они спускались по склону к гостинице «Проглоченный якорь», где ему надо было переодеться. Когда он будет подниматься на борт судна своего недавнего оппонента, его форма должна быть безупречной.
— Он удачно повернулся, так что я прострелил ему только одну половину, — продолжал Хоар. — Он сможет испражняться без особой боли.
— А вам никогда не приходило в голову, что вы можете быть убиты, а?
Хоар пожал плечами.
— Этого никогда не случалось, — сказал он. — Я даже и не знаю, почему.
После приличного завтрака Хоар и Гладден отправились на «Вантидж», наняв двухвесельную лодку у пристани Портсмут-Хард. Даже если бы Хоар сам был первым лейтенантом фрегата, то и тогда он не нашел бы повода для придирок. Все концы были надлежащим образом скойланы в плоские бухты, орудия были втугую принайтованы к портам, марсели были аккуратно свернуты «по-портовому».
Первый лейтенант Дэвид Кортни временно командовал фрегатом, пока адмиралтейство не назначило замену покойному кэптену Хэю. Мистер Кортни принял письмо Беннета и приветствовал прибывших достаточно сердечно. Лейтенанта морской пехоты Уоллеса не было видно на палубе. Он лежал лицом вниз в своей крошечной каюте под опекой судового хирурга.
Мистер Кортни был всецело занят служебными обязанностями: решениями по укладке груза и посадке судна, недостающими боцманскими припасами, дисциплинарными мерами к возбужденному новобранцу только что от сохи.
— Этот глупый парень ударил боцманмата, — объяснил он. — Он и сам не отрицает. «Тот первый вдарил, зэр» — таков был его ответ.
— Как вам известно, джентльмены, — продолжал Кортни, — это может означать смертный приговор салаге. На такой ранней стадии сколачивания экипажа в единое целое — это весьма нежелательно. Я постараюсь убедить Гоуэра, пострадавшего унтер-офицера, представить дело так, что удар был нанесен случайно.
— Вполне разумно, сэр, — прошептал Хоар.
Выяснив причину визита, мистер Кортни с формальными извинениями передал визитеров Перегрину Кингсли, второму лейтенанту. Он проинструктировал этого офицера провести их в каюту покойного капитана и проследить за явкой любого члена экипажа, который понадобится для производства расследования.
Они задержались на квартердеке довольно долго, расспрашивая мистера Кингсли. У того не нашлось добрых слов о покойном. Артур Гладден ни в коем случае не был единственным офицером, страдавшим от необузданного нрава Адама Хэя. Несколько дней назад Кингсли сам выдержал получасовой разнос за неряшливую работу на борту и «способности» в береговой жизни. Но в отличии от Артура Гладдена, Кингсли смог смолчать и избежать серьезных последствий, кроме, разве что, урона своей гордости.
— Он мог говорить, что ему угодно, оценивая выполнение мною служебных обязанностей, — говорил Кингсли, — но поносить меня за мою частную жизнь… Это мое личное дело, черт его побери.