Дело тел
Шрифт:
— Ага, это Кутур, — кивнул Фадан. — А какое расстояние до него от дороги?
— Больше двухсот километров, — чуть виновато ответил Остроухий. — Простите, но я не имею права подвести полосу ближе. Таковы правила. Без таможни не могу.
— Подвести ближе — чего? — не понял Бакли.
— То, что вы называете дорогами, на самом деле — полосы транспортной системы. Для того чтобы попасть в Кутур, вам нужно будет двигаться по желтой полосе. Потом вам нужно оставить машину — она будет ждать вас, сколько потребуется — и каким-то образом добраться до города.
—
— Реально, — покачал головой Остроухий. — От внушения можно защититься, во-первых, а, во-вторых, вам всё равно надо будет подготовиться, чтобы войти в город. Вы должны выглядеть, как двойники, ходить, как двойники, вести себя, как двойники.
— А может, они тоже спят, как и все остальные? — резонно спросил Аквист.
— Нет, они не спят, — невесело ухмыльнулся Остроухий. — Уж поверь мне, они — не спят. Наоборот, Триединый держит их в повышенной готовности, потому что он догадывается, что вы в курсе о том…
— О чем ты нам не сказал, — проворчал Фадан. — А ведь мог бы.
— Не мог! — раздраженно произнес Остроухий. — Не имел права! Вы — жители этого мира, вы должны сами узнавать, что в нем и как, и сами принимать решения. Я могу только немножко вам помогать. Иногда.
— С упреждением, — поддакнул Фадан. — Дороги построить, например.
— Не дороги, а полосы! Не построить, а запустить! Не решения, а…
— Какой сердитый! — восхитилась Бонни. — Было бы, из-за чего.
— Сердитый, потому что вы искажаете. Кстати, девочка, та коробочка, которую я тебе дал, цела? — Остроухий повернулся к Бонни. Та кивнула, вытащила коробочку из нагрудного кармана комбеза, и положила на ладонь. — Отлично. Скажи мне, ты догадалась, для чего она?
— Пока что нет, — покачала головой Бонни. — Версии у нас, конечно, были, но…
— Но?
— Боюсь, что все они были не верными. А вот сейчас мне кажется, что я догадалась, — Бонни посерьезнела. — Это ведь для Триединого, верно?
— Верно, — кивнул Остроухий. — Это ловушка.
— Вот даже как, — покачал головой Фадан.
— Да, вот так, — Остроухий нахмурился. — У тебя много вопросов, Фадан. Задавай. Я слушаю.
— Я, пожалуй, ограничусь только одним вопросом. Зачем мы уходили на другую планету? Мы могли бы поймать Триединого без всяких выходов вовне… — начал Фадан, но Остроухий его перебил.
— Чтобы на его место сразу же пришел другой такой же, а мы так и остались в капсуле? Думай, что говоришь. Без помощи извне никакого толку от его поимки бы не было. Как только он перестанет влиять, нашу планету тут же выведут наружу.
— Не планету, а галактику, — поправил Фадан.
У Остроухого весьма натурально отвисла челюсть.
— И не делай вид, что ты не знал, — Фадан покачал головой. — Кого ты сейчас обманываешь?
— Я действительно не знал, — ошарашено пробормотал Остроухий. — Я думал, что связку, несколько звездных систем… Но галактику?!
— Именно что
— Знаю, — кивнул Остроухий. — Под их городом у меня имеется весьма симпатичный тоннель…
Ит закрыл блокнот, огляделся. Оказывается, катер уже шел по вечернему городу, а это значит, что скоро выходить на пересадку. Увлекательное это всё-таки занятие — истории придумывать. Увлекательное и отвлекательное. Жизнь, когда пишешь, она… где-то там. А ты — здесь. Внутри этой самой придумываемой истории. Насколько там всё проще и понятнее…
Это там ты, молодой и беззаботный, хорошо одетый и весь из себя правильный, идешь совершать нечто по-настоящему великое и нужное. Спасать, защищать, предотвращать, укрощать. Это там ты всем нужен и важен.
А здесь…
Здесь и сейчас ты, зтраханный по самое небалуйся, тащишь тяжеленную сумку с датчиками домой, а дома тоже не всё ладно и правильно, потому что дома всё разваливается на части и ты, мудак, одна из причин этого развала, точнее, ты главная причина, но надо как-то всё вывернуть под таким углом, чтобы никто до поры не понял ничего. Сверхзадача, блинский блин.
Что я делаю, а? убито думал Ит. Еще бы я сам понимал, что делаю. И ведь делаю-то правильно, чувствую, что правильно, но если я начну хоть кому-то эту правильность объяснять, всем будет только хуже.
Девятнадцать лет.
Девятнадцать лет прошло после того, как он принял это решение — и сейчас срок подходил начинать делать то, что он тогда еще задумал. То, что им всем казалось жизнью, на деле было только отсрочкой, но они-то принимали эту отсрочку за жизнь, и почти пятнадцать лет каждый из них свято верил в то, что это жизнь и есть. Да он и сам так думал. Даже какое-то время сумел внушить себе, что тогда, давно, он ошибался. Только четыре года как они стали понимать, что к чему. Даже нет, не так. Не понимать. Ощущать. Необъяснимое ведь можно не объяснять, верно? На то оно и необъяснимое. Но можно ощутить.
Это как падать в пропасть, понял Ит.
Мы всё еще летим.
Мы не упали пока, и дна не видно, но то, чему суждено разбиться, разобьется неминуемо.
Сейчас будет, кстати, весьма неплохо. Даже хорошо — отчасти. Девчонки уедут, мы хоть как, но сменим обстановку. Станет полегче — на какое-то время. Полегче — и одновременно острее и беспощаднее. Потому что…
Интересно, а что решил Ри?