Дембельский аккорд 1
Шрифт:
— Пятеро, товарищ старшнант. — послышался сзади голос Бычкова. — Записки об аресте у вас на столе.
Он являлся помощником начкара и в то время, пока я с первой сменой принимал боевые посты, занимался подсчётом военного имущества и приёмкой караульного помещения. Так что все арестованные тоже подпадали под его личную ответственность.
Я вышел на свежий воздух и осторожно втянул его во всю грудь. Ноздри не щипало и не прихватывало холодом, значит морозец стоял совсем слабый.
— Обмороженных не будет! — я выдал вслух окончательные результаты своего краткого гидрометеорологического наблюдения и огляделся по сторонам.
Метрах
Слева в большом кирпичном здании размещалась рота связи. Тут же стояло несколько автомобилей-радиостанций. Справа на небольшой площадке виднелось несколько подозрительно знакомых мне автоприцепов. Но пока было не до них. Ведь в данную минуту меня больше интересовали военные заключённые и я осторожно подошёл к зияющей чёрной дыре.
Там внизу еле светила то ли свечка, то ли самодельная коптилка. В её слабом мерцании можно было разглядеть трёх человек, лежащих вплотную на топчанчике. Свободного места на нём уже не оставалось и ещё двое штрафников сидели на самом его краешке, как воробьи на жёрдочке. По-видимому все они уже свыклись с такими явными неудобствами и на военную жизнь не роптали… Двое неспящих лишь переговаривались вполголоса о чём-то своём.
— Как дела? — задал я им вообще-то неуместный вопрос, но быстро поправился. — Не холодно? Одеяла есть у вас?
Один из сидевших поднял вверх голову и ответил не очень громко:
— Всё нормально. Одеяла есть.
— Мест нету. — добавил его собеседник. — Вот и сидим…
— А что там у вас горит? — допытывался я. — Да не туши…
Хоть им и не разрешалось иметь при себе многого: сигарет, спичек, ремней, шнурков, расчесок и прочих личных вещей… То есть абсолютно ничего, кроме одежды и обуви… Но мне по-людски было их жалко. Я сам когда-то отсидел целых шесть долгих-предолгих суток на афганской «киче» с температурой за сорок градусов жары. И промежду прочим из-за этого Сухова, который сейчас рулит нашим батальоном. А тогда он был всего лишь старлеем… Как и я, но уже теперь…
Тем временем губари вновь зажгли свой огонёк. С их слов это был огарок толстой свечи, в который они втыкают самодельные фитильки по мере их сгорания. Ужин им принесли, но без масла. Потому что «не положено»! А вот температура… Холодновато конечно, но терпимо…
Яма была около четырёх-пяти метров глубиной и находившиеся внизу люди не могли выбраться из неё без длинной дюралевой лестницы, валявшейся сейчас на крыше. Спускались и поднимались они через широкое отверстие неправильной вытянутой формы, расположенное над углом «зиндана».
Да… Это сооружение именовалось у нас этим словом. Хотя по моему мнению оно не совсем подходило… Если сравнивать с «Кавказским пленником» графа Льва Николаевича Толстого, то зиндан — это глубокая яма, куда и сажали бедняг… И никакой крыши не должно было быть и в помине…
Но мы ведь всё-таки уже живём в век всеобщего гуманизма и повального человеколюбия… А потому эти средневековые анахронизмы остались в далёком прошлом и зловеще звучащий термин «зиндан» здесь был совершенно «неуместен». Ведь налицо был явный прогресс!..
Я где-то слышал, что в Древней Руси такое земляное узилище именовалось простым словом, которое дошло и до наших лет. То есть «тюрьмой». Правда в древние времена яма была гораздо меньшей глубины и люди могли в ней только сидеть. Оттого во всех тюрьмах заключённые «сидят», а не стоят или лежат, если не считать казённого выражения «отбывают срок наказания». Но оно касалось Большой Земли…
А здесь «отбывать» — это не совсем верное определение. Поскольку в местных условиях арестованные были вынуждены бороться за своё существование. Вместо привычных камуфлированных курток на них были надеты старые солдатские шинели, которые не жалко испачкать в постоянной грязи. В некоторых ротах арестованных даже переобували в поношенные сапоги перед «посадкой»… Головные уборы были самые разнообразные, начиная от летних кепок и заканчивая шапками-ушанками. Рацион питания у «губарей» был почти наполовину меньше того, который полагался благовоспитанным бойцам… Свои естественные потребности арестованные справляли в ведро, стоявшее в углу… Вдобавок к имевшейся безрадостной картине на «полу» ямы блестела и отражала огонь небольшая лужа…
— «Нда-а… Уж лучше в жаре отсидеть… Чем тут…» — подумал я, невольно сравнивая свой афганский опыт с нынешними «комфортными» условиями.
И невзирая на такой богатый список обозначений: «гауптическая вахта, губа, кича, яма, бункер, схрон, людская нора, блиндаж, землянка, погреб, тюрьма», это подземелье именовали очень уж нынче модным словом «зиндан»…
Я встал с корточек и пошёл обратно в караулку.
— Среди них есть кто-то из наших? — спросил я Шумакова, подразумевая арестованных.
— Не-а. — ответил он. — Нам и так не сладко. Вот только губы ещё не хватает…
Его откровенное ворчание меня и рассмешило и слегка позлило.
— Да ладно вам прибедняться! Ты ещё не знаешь, что такое по-настоящему тяжёлая солдатская служба…
По правде говоря, я уже успел хорошенько сравнить войну в Афганистане с «наведением конституционного порядка» в Чечне, в результате чего пришёл к вполне закономерному и честному выводу, что здесь в Ичкерии дела обстоят в сто раз хуже, ожесточённее и кровопролитнее. Но в данной ситуации можно было и приукрасить… ведь в афгане я служил молодым и зелёным бойцом, а здесь Шумаков являлся дембелем…
— У каждого солдата бывает своя служба. — угадывая мои мысли, произнёс разводящий. Там одно, а тут…
— Это точно! — согласился я. — Тут вам не здесь… И здесь вам не там…
Один караульный оделся потеплее, взял свой автомат и вышел на наружный пост, чтобы охранять вход в караулку и заодно арестованных.
— Бычков! — окликнул я сержанта, вспомнив про увиденные только что транспортные средства. — А что там за прицепы стоят?
Эти железные домики, стоящие в тележках на колёсах, очень сильно напоминали мне о воздушно-десантной службе. В таких фургонах они обычно хранят парашюты и прочее имущество во время прыжков. Но тут… В Чечне…