Демиург местного значения

Баранов Николай Александрович

Наконец, таможня добралась и до нас. Проверяли тщательно, задавали много вопросов капитану: еще бы — прибыли мы из враждебных империи, взбунтовавшихся земель. Но для здешних торговля и бизнес — святое, потому, осмотрев груз и допросив капитанов всех кораблей нашего каравана, таможня дала добро на торговлю и выход экипажей в город. Правда, строго без оружия. Носить ножи не возбранялось, но нож в этом мире, вообще, оружием, как бы, и не считался.

С чувством глубокого удовлетворения сошли на берег. Погуляли по городу, посетили местные достопримечательности. Горд впечатлял. Это вам не Святый и даже не Кийград с Лютецией. Византий поражал масштабом, архитектурой и какой-то неповторимой европейско-восточной атмосферой.

Всегда интересовался древней историей, в детстве мечтал попасть в Рим, Афины, Вавилон и много еще куда. И вот — сбылась мечта идиота. Полдня бродил по улицам, впитывая впечатления. Утомил своих сопровождающих, которые не видели смысла в таком вот бессмысленном хождении, но они терпели — у посланцев богов свои причуды. Потом, все же, подустал и сам. Спросил капитана, входящего в число провожатых, где здесь можно отдохнуть, поесть и, вообще, развеяться? С плохо скрытой радостью и облегчением, капитан отвел нас в баню.

Да-да, именно, в баню. Сначала был несколько удивлен выбору нашего вергилия, но потом проникся. Скажу вам, римские, в смысле, румийские бани, это нечто. Турецкие, которые считаются наследниками римских, это бледные тени. Баня, в которую мы прибыли, занимала целый городской квартал. Парные, бассейны, массажные кабинеты, гимнастические залы, банкетные залы и кабинеты, небольшой эротический театр, лупанарий, как же без него. Наверное, было что-то еще.

Волеславу в мужское отделение не впустили и она, в сопровождении четырех жриц, отправилась в отделение женское. Я по этому поводу расстраиваться не стал — подустал от ее назойливой опеки. Взаимная же тяга, возникшая между нами, которую она почему-то избегала перевести в более близкие отношения, в последнее время начала выливаться в раздражение, не получая естественного завершения. С моей стороны, во всяком случае.

Вот в такой сугубо мужской компании мы провели остаток дня и изрядный кусок ночи. Подробностей описывать не буду — оставлю место для Вашей фантазии. До гавани добрались ближе к утру. Там Лотар, который остался на кораблях, заниматься делами, уже снял комнаты в местном аналоге гостиницы, в которых мы и расположились на отдых.

Последующие три дня занимались торговлей. Я в процессе, естественно, не участвовал — не по чину. Бродил со своими по городу, осматривал местные достопримечательности. В том числе Софийский храм. Впечатлило. Подсознательно, правда, ожидал увидеть аналой с иконами. Естественно, ничего подобного не обнаружил. Иконы заменяли настенные росписи и немереное количество статуй и скульптурных групп, изображающих сюжеты жития местных богов. Главной фигурой оказалась, как и следовало ожидать, София. Фигура у нее, кстати, оказалась весьма и весьма…. Да и, вообще, мастерство скульпторов было на уровне. Я, конечно, не великий специалист, но то, что здесь находилось, на мой неискушенный взгляд, выглядело не хуже того, что видел в Лувре и Эрмитаже.

Через три дня отчалили и двинулись в Мраморное море. Здесь оно носило то же название. Говорят, из-за месторождений мрамора по берегам. Товара оставалось еще много: цены держали потолочные, потому византийцы брали нашу продукцию не слишком бойко. Логика, которой мы руководствовались, думаю, понятна — чем-то надо торговать и дальше, не пустыми же плыть — подозрительно. Прошли море за сутки, потом Дарданеллы и вот оно — Эгейское море, носящее здесь, то же имя. Взяли курс на конечную цель нашего пути — Остров Блаженных, находящийся, судя по здешней пародии на карту, где-то рядышком с Родосом.

Глава 2

Итак, мы вшестером устроились на палубе кормовой надстройки. Как уже сказал, стояло ранее утро. Жара, воцаряющаяся днем, еще не наступила. Но было тепло. Соответственно, оделись мы довольно легко. Мужская часть компании только в короткие до колен светлые полотняные штаны. Женская, в лице

Волеславы и, расположившихся неподалеку четырех жриц, в такие же штаны и легкие рубахи, застегивающиеся на костяные пуговицы. Две верхние они расстегнули, демонстрируя соблазнительное декольте. Да и тонкая ткань рубах позволяла рассмотреть некоторые анатомические подробности. Волеславу, похоже, это нисколько не смущало. Я, вообще, заметил, что славские женщины в смысле одежды не отличались особой стеснительностью. Язычество, что ли свой отпечаток наложило. Наши славяне, похоже, до принятия христианства тоже имели довольно простые нравы. Вспомните ту же Купальскую ночь.

Так вот, если жрицу ее наряд нисколько не смущал, того же нельзя было сказать про нас мужиков. Лично мне приходилось прикладывать немалые усилия, чтобы не пялиться на соблазнительные округлости, растягивающие ткань рубахи и виднеющиеся из расстегнутого ворота. Остальные мужики тоже старательно отводили глаза. Им, ко всему, еще было неудобно и передо мной. Считалось, что Волеслава моя женщина. К сожалению, сама она, видимо, так не считала.

Особенно тяжко приходилось Хулагу: нравы у кочевников посуровее и бедный парень, то краснел, то бледнел, не зная, куда девать глаза. Сама мерзкая девчонка полулежала в томной позе, на здоровенном ковре, изредка прихлебывала вино из чаши и лукаво поглядывала на смущенных нас.

Ковер любезно выделил капитан, купивший его в Византии в подарок супруге. Ковер похож на персидский, большой с мягким высотой по щиколотку ворсом. Мы вшестером вполне на нем помещались. Еще и оставалось место для капитана, иногда присоединявшегося к нашей компании. Телохранительницам Волеславы, правда, места не хватило, и они пристроились у борта, любуясь морским пейзажем. В центре ковра стояла огромная чаша с фруктовым ассорти. Периодически, то один, то другой из нас протягивал руку, брал с блюда какой-нибудь фрукт и впивался зубами в сочную мякоть. Царило неловкое молчание. Я уже объяснил, с чем связанное. Вальки это, правда не касалось: она, как уже было сказано, чувствовала себя вполне комфортно.

Глянув, в очередной раз, на смущенного степняка, жрица довольно неожиданно предложила:

— Хулагу, расскажи о себе.

Бедняга, только что сунувший в рот виноградину, едва не подавился. Прожевав и проглотив ягоду, он откашлялся и робко переспросил:

— Что именно вас интересует, госпожа?

Та пожала плечами. Груди под рубахой от этого движения волнующе колыхнулись, заставив кочевника в очередной раз покраснеть и отвести глаза.

— Да все, — лениво протянула Волеслава. — Как жил, кого любил, или ненавидел, где бывал, что повидал? Надо же как-то время убить, — это уже, обращаясь ко мне. — Скучно.

Последнее слово было произнесено немного капризным тоном, ранее моей жрице совершенно не свойственным. Похоже, вынужденное безделье влияет на моих спутников не очень хорошо. Уж если даже всегда такая деятельная Волеслава поддалась его влиянию.

А почему, собственно, и не поговорить? Плыть еще несколько дней. И если экипаж, все же, чем-то занят, то нам, пассажирам, делать совершенно нечего. Тем более, вот так в тесном кругу на отвлеченные темы мы никогда не болтали. И в Кийграде, в том числе. Там общались, все больше по делу, а на пирах шумно, пьяно и народу много — по душам не поговоришь.

— Действительно, Хулагу, расскажи, — присоединился и я к Валькиному предложению.

Так сложилось, что мои просьбы моим окружением воспринимаются, как приказы. Потому тот вздохнул, почесал бритый затылок (на лето кочевники брили головы, и степной принц уже здесь на корабле избавился от своей роскошной шевелюры), потом неуверенно начал:

— Мой отец Менгу-хан. Он владыка племен тавров — самого сильного народа в степях северного приморья. Хотя, это вы и так знаете.

Хулагу опять вздохнул и нехотя продолжил: