Демиургия
Шрифт:
Меня зовут Горацио, я вижу датского короля, и вижу, как он наносит смертельный удар последнему воину. Кажется, это где-то в Норвегии. Передо мной неожиданно разворачивается все, что произойдет с последним из династии. Каждый день я вижу злую усмешку старого короля, и его радость при виде крови. Все, что я хочу – забыть всех своих друзей.
Кажется, это подо Ржевом. 42-й. Я – сержант Артамонов, Волховский. Завтра я умру, я знаю это. Об этом я не решаюсь написать моей Машеньке. Я знаю, что она будет плакать. Она не забудет меня. Я могу бежать со фронта, меня не найдут, это тоже я знаю совершенно отчетливо. Но если я бегу, Маша меня забудет. Я
В лаборатории темно, последние 7 секунд. Том напряжен, как никогда, я вижу его, моя рука на его плече. Он сумасшедший, мы с Милдред знаем это, но мы любим старого ворчуна. 6 секунд. Генераторная машина построена по моим чертежам. Том оглянулся на меня, на его лбу выступили капельки пота, я вижу, что он улыбается, кажется, он думает о новом проекте. Он весь – надежда. 5 секунд. Он берет латунный держатель и поворачивает ключ. Он никогда не делал этого так медленно, как сейчас, его рука дрожит. Меня охватывает нетерпение. 4 секунды. Воздух в комнате наполняется запахом озона, генераторная машина шумит, проводка напряжена потоком электронов. Том никогда не узнает этого. Он сумасшедший. 3 секунды. В комнате темно, горят только 2 свечи в дальнем углу, другой свет Том сейчас не приемлет. Все, что ему нужно – это темнота. 2 секунды. Том окончательно доворачивает латунь. Стрелки показывают 100 ампер и машина вся трясется. Мисс Клейн будет спрашивать, что мы опять творим наверху. Странно, что именно эта мысль пришла мне в голову. 1 секунда. Ток пробегает положенное расстояние, я крепче сжимаю плечо Тома в своей руке. Он, кажется, готов отдать все, чтобы увидеть это. Сейчас. Мы видим свет. Первые в мире. Все, что я хочу – чтобы Милдред это видела.
Опять Россия, где-то на Урале, кажется, Север. Зима. Солнечный свет играет на снегу. Я вижу вокруг детей. Они играют на фоне серых зданий. Воздух весь светится. Я вижу молодую маму и дочь. Они спокойно идут. Где-то в этом городе я уже слышал выстрелы. Это 90-е, говорят мне, тут бывает так. Я принимаю это как должное. Заводы, которые я никогда не видел, не работают уже 18 месяцев. Никто не получает зарплату. Унылые люди проходят мимо меня. Но мне все равно, я вижу детей, играющих в солнечный день в снегу и молодую маму с ребенком, улыбающимся мне. Все, что я хочу – чтобы дети не знали, что такое 90-е.
Недалеко от Гринвуда. Открыли 66 трассу. Первые машины едут неуверенно и очень медленно, в них разворачиваются диалоги о политике и сельском хозяйстве. Люди едут по своим делам, все стремятся на Запад. В одной из машин едет бедная семья. Они разорились в Оклахоме. Их дочь станет проституткой, а внук от другой дочери известным актером. Я не понимаю и никогда не пойму эту страну. От пыли мне больно смотреть на шоссе, я отворачиваюсь и иду в пустыню. Все, что я хочу – никогда не познать нищеты.
Я вижу, как Рим разрушается, я вижу варваров, насилующих дочерей римских матрон. Дикие племена наводнили город, по улицам течет кровь. Мне 17 лет и я должен был получить место в Сенате. Я решаю уходить из Рима. Я беру свою возлюбленную, и мы с ней навсегда покидаем вечный город. Я знаю греческий, мы поплывем на Корфу, если сумеем найти судно. Мне кажется, я вижу Апокалипсис. Все, что я хочу – жить.
Это нескоро. Достигнуто счастье мира. Развитие остановилось. Мир пребывает в бесконечном благоденствии. Мы можем все и чувствуем
Я вижу старика, его лукавые глаза дьявола смотрят на меня. Он ждет выбора. Но трудность в том, ВСЯ трудность в том, что я не хочу ничего выбирать.
Удивительный
Прошло какое-то время, прежде чем секундная стрелка снова ожила и продолжила свой ход. Для Энн МакМиллан процесс просыпания всегда, с самого детства был сложной процедурой. Еще когда она ходила в школу Св. Андрея, а это было не так давно, ее матери стоило определенных усилий добудиться до нее. Зачастую она опаздывала, не успевала выпить чай, что портило ее настроение на весь день (особенно в колледже), и за это многие считали ее врединой. В глубине же души она была на редкость отзывчивая и приветливая женщина, только не высыпалась зачастую.
После свадьбы обязанность вести вечную борьбу со сном Энн перешла к ее мужу, лейтенанту ВВС Ее Величества, Джону МакМиллану. Для него этот бой был гораздо более интересным процессом, чем тренировочные полеты над Эдинбургом. Если бы кто-нибудь внимательно наблюдал за этой, в общем, милой молодой семейной парой, он бы не без удивления заметил, что когда Энн особенно хотелось спать, у Джона всегда было хорошее настроение на полетах, потому что в бою со сном своей супруги он применял самые различные виды вооружения, маневры и тактики.
К сожалению, так сложилось, что в это утро Энн пришлось просыпаться одной, как впрочем, и прошлое, и вот уже полтора месяца как. Все это вылилось в постоянные опоздания Энн на работу, выговоры и даже одному далеко не приятному разговору с шефом. А Энн, надо сказать, работала переводчицей в бюро мистера Симонса, известного на всю Принсес-стрит, потому что на вывеске у мистера Симонса был один из самых красивых родовых гербов этой улицы. Но это уже мелочи, в которые нам не стоит вдаваться.
Итак, время пошло, а Энн не открыла глаза. Однако какие-то зачатки воли, жившие в этом милом существе, заставили ее встать, снять с себя всю одежду, хотя на ней и так не было практически ничего (иначе все попытки проснуться и сделать завтрак были бы неимоверно тщетными), и принять душ. Это ее несколько взбодрило, так же как мистер Флаффи, домашний любимец, ласкавшийся у ног Энн, что значило только одно: она забыла покормить его вчера вечером, и для мистера Флаффи было крайне необходимо просто позавтракать. Иначе он мог умереть с голоду. Во всяком случае, именно таково было его искреннее кошачье убеждение.
– О, дорогой, прости меня, пожалуйста, мурлыка, я больше так не буду… – лениво проговорила Энн и сочный шмат паштета упал мистеру Флаффи на тарелку.
Начав с завтрака, который был составлен из хлопьев, чая и кекса, Энн, взглянув на часы, поняла, что ее вечное проклятье опять медленно к ней подкрадывается, и что необходимо поспешить. Решив, что сегодня краситься необязательно, она уже приготовилась снять халат и начать одеваться по-серьезному, чтобы не опоздать в бюро, она вдруг увидела на стуле мужчину средних лет, но с чрезвычайно седыми волосами, в светлом костюме, который сидел и смотрел на Энн. Сначала она не очень поняла, что происходит, ибо время для нее еще не набрало обычного дневного темпа, но осознание пришло, и пришло довольно быстро, так, что она решила вскрикнуть. Не решила, конечно, просто вскрикнула.