Демократы
Шрифт:
— Отнесите на почту. Краевое управление в Братиславе на то и существует, чтоб заботиться о нас, — шевельнул он усами, изображая усмешку, — не следует отчаиваться. Помощь обеспечена. «Четверочники» не допустят голода. Так будем же петь, и нечего вешать нос до земли:
Пырибыри, пырибыри. Девок у меня четыре…Но в тот же миг внутри у него замерло: эта прелестная веселая песенка совершенно не годилась для агитации, и точно, — Дюро Замочник вытер нос указательным пальцем и, переступая с ноги на ногу, как будто ему жгло пятки, неожиданно
Стоящие рядом нахмурились — чего мешаешь пану депутату сулить нам золотые горы? Но нашлись и такие, что, загоготав, подхватили:
Может, пять, а может, шесть, эх, у меня на выбор есть.Петрович остолбенел. Песенка была явно неподходящая. Она пропагандировала пятую и шестую партии. Он описал правой рукой широкий полукруг, требуя тишины, а когда шутники угомонились, торопливо заговорил, не имея времени обдумывать свои слова:
— Не эта будет нашей песней. Эта песня неверна, как красотка: со всеми заигрывает. А мы выберем такую, которая укрепит в нас наши крестьянские убеждения и не станет стрелять глазами по сторонам. Пусть нашей четвертой заповедью будет: «Уважай себя, и другие будут уважать тебя больше». Он чуть было не сказал «вдвое», но это могло напомнить о «второй» партии и сбить избирателей с толку. Пока он все это соображал, ему вспомнилась еще одна песенка. И он запел:
Четыре козы, пятый козел…Хоть он и делал ударение на четыре, но с четырьмя козами в песенку затесался и пятый — козел. Певец обнаружил свою оплошность с опозданием, когда ненавистная цифра уже прозвучала. «Этот козел нам все грядки потопчет», — обомлел он. Так и случилось. Замочник, потоптавшись, разинул щербатую пасть, заревел:
— Да здравствует пятая партия!
— Откуда пятая, вы, олух, — вскипел Петрович, разозлившись на Замочника, на себя и на песенку, — не будет вам ни крупы, ни фасоли.
Его долго упрашивали не возвращать телеграмму. Только когда Замочник публично поклялся в верности четвертой партии, Петрович оставил телеграмму в покое, согласившись, что «конь о четырех ногах и тот спотыкается».
Это была единственная незначительная промашка Петровича, да и то виновата была беспринципная, несознательная песенка. Никогда не знаешь, где споткнешься.
С тех пор Петрович стал осмотрительнее. «Пырибыри» и «Четырех коз» он возненавидел. Предпочитал держаться за коня.
В ту минуту он с каннибальским злорадством готов был насадить Замочника на вертел, поджарить на медленном огне и оставить всю деревню без крупы, а ведь Замочник был сущим ягненком против агитаторов других партий, которые чего только не наговаривали на четвертую!
Живого места на ней не оставили.
— Любезные прихожане, — изощрялся, например, один такой соперник из противной партии, сухой как сливовая косточка, — взгляните на это стадо коров. Это идут пастись аграрники [34] . На полях давно все сожрали и еще мычат. Жуют свою жвачку и трезвонят на всю округу. Что ни попадется по дороге, всякую былинку тотчас сожрут. А пастуха ихнего не видать. Он щелкает кнутом из Праги. У него-то есть на что купить хлеб. Везут ему морских раков, огромных, как ваш общий выпас, красным вином он их запивает, но не вино
34
Факт (Примеч. автора.).
Он говорил до седьмого пота, и избиратели понимали, что это агитатор седьмой партии. Приходил другой, третий.
— Вам нужен нотариат? Нет ничего легче. Хотите стать столицей округа? Пожалуйста. Будете центром! Построим дом для окружного правления. Новую трехэтажную школу. Все будет — казармы, войско. Только не смейте голосовать за этих живодеров, негодяев и мошенников, а только за нас, номер двенадцатый.
На Кралевой Голе огоньки пылают, двенадцать соколиков костер зажигают {130} .130
«…двенадцать соколиков…» — строки из поэмы Я. Ботто «Смерть Яношика».
Обещания росли, словно грибы после дождя. Агитаторы громоздили их как могли выше, да и цена избирателей все повышалась, как бывает, если на одного вола сразу метит двадцать один покупатель. Крестьяне слушали, поддакивали, хлопали себя по бокам, смеялись, пели, громко похваливали и прикидывали:
— Почта — оно бы неплохо. Фроля сойдет за почтаря. Жандармский пост? Это да. — И тотчас же намечали в жандармы Яна Трантаровичея, Мишу Колесниковых, Дюро и Павла. Эти бы держали их сторону.
— Опять же выпасы. Выпасы — это самое что ни есть лучшее. Лучше шоссе через деревню или железнодорожной ветки, хотя все пригодилось бы. И окружной дом, и школа. Работа будет и заработок.
Ораторы уезжали и приезжали. Избиратели утром бывали за первую, в обед — за четвертую, под вечер — за пятую партию, по настроению. Как говорится, «нате вам, чего изволите». А чего с пустобрехами спорить? И только когда в деревне затихало, то тут, то там кто-нибудь ворчал:
— И чего шляются? Делать им нечего?
Находились скептики, которые подрывали доверие и надежду:
— Толку-то от них! Козел бегает, горошком сыплет…
Самые страшные вредители своему же делу были кандидаты и агитаторы, когда поливали противную партию грязью и убеждали, бия себя в грудь, никому не верить, кроме них. Они клялись в избавлении народа от бед, потому что они-то и есть истинные мессии, спасители народа, и никто, кроме них, не снимет народ с креста…
— Каждая лисица свой хвост хвалит.
— Ты им веришь?
— Собака лает, ветер носит.
— Обдирали нас, как липку, спокон веку, обирают и будут обирать, как и при Яношике.
— Господа остались, только Яношиков на них нет.
— Нешто не говорили тебе, что мужики — хозяева, что мужик — всему глава, а ведь это мы.
— Хорош хозяин — есть нечего, и все им помыкают.
— Глава, глава — да своей беде.
— Ишь хозяева! Господа! А вожжи у кого в руках? Кто нас взнуздывает? Кто нас хомутает? Эх, кум, ничего ты не понимаешь. Кто у нас господа в деревне? Поп, корчмарь, лавочник. А еще кто? Нас, мужиков, словно маку. У попа — один голос, у корчмаря один и у лавочника один, а у каждого макового зернышка тоже по одному. Чем же пироги начиняют? Нами.
Английский язык с У. С. Моэмом. Театр
Научно-образовательная:
языкознание
рейтинг книги
