Демократы
Шрифт:
Подумав, президент снова взял трубку:
— Пана доктора Чистого… Пан доктор? Из Старого Места мы переводим доктора Ландика. Я все объясню. Приходите, подумаем, кем его заменить.
Немного спустя у президента сошлись три чиновника: Грнчарик, референт кадрового отделения доктор Чистый и комиссар отдела экономии доктор Зимак. Грнчарик и на этот раз взял Ландика под защиту:
— Справедливо было бы сначала расследовать дело на месте, и если будут доказательства его вины, то потом…
— Разве перевод сюда — наказание?
— Нет, скорее наоборот.
— Ну так что же огород городить? Здесь по крайней мере он не будет валять дурака. Что ты скажешь на это? — обратился президент к комиссару отдела экономии. — Раз уж ты экономишь… Это не обременит государственную кассу?
Комиссар по делам экономии не возражал, потому что перевод холостяка не сопряжен со значительными расходами, но выдвинул требование, чтобы в Старе Место тоже послали холостого.
Вызвали и референта по жилищным вопросам Нештястного, чтоб выяснить, найдется ли для Ландика квартира. Референт
— Совсем.
Выслушав всех, президент решил:
— Перевести этого шалопая!
Спустя три недели после отъезда Ганы и Милки третий виновник тоже шагал с чемоданом на вокзал. С тех пор как Гана уехала и даже не простилась с ним, Ландик часто сетовал на нее. Какая это любовь, думал он. Если бы Гана действительно любила, она пришла бы к нему, а если не пришла бы, то по крайней мере написала бы, где она, что с ней, и давно уже послала бы хоть какой-нибудь привет. Он сменил и песню: раньше он пел: «Аничка, душечка, не кашляй, чтобы меня у тебя не нашли», а последние три недели грустно напевал: «Любовь проходит, как высыхает роса на розмарине».
Ландик медленно плелся за носильщиком, который вез на тележке его вещи.
Вчера он читал какие-то стихи, из них ему запомнились две строчки. Теперь, шагая за тележкой, он про себя скандировал в такт шагам:
Где разные дороги, трудно там сойтись, как берегам, что пилит быстрая река… {68}Потом ему вспомнился Бригантик — как холодно Ландик ему доложил, что отправляется в Братиславу. («Он это почувствовал», — понял Ландик.) А потом Толкош… «Гнусные люди, — ругался он, — слава богу, что я их больше не увижу!»
68
«Где разные дороги…» — стихотворение Я. Есенского «Нет, не уходите…».
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Чиновник, подающий надежды
Когда Ландик приехал в Братиславу, там только что закончилась Дунайская ярмарка {69} . Как обычно бывает в таких случаях, весь город был расцвечен флагами. Тут были чехословацкие — бело-красные с голубым языком, чешские — бело-красные и флаги города Братиславы — красно-белые. Не было смысла их снимать, так как вслед за ярмаркой начинались общенациональные празднества. Тысяча семьдесят один год минул с тех пор, как впервые прибыли в Моравию вероучители, святые Кирилл и Мефодий; {70} по мнению некоторых из новейших историков, они побывали и на земле нынешней Словакии. За этими торжествами, рассчитанными на семь дней, намечено было празднование трехсотлетия со дня основания в Трнаве первого «словацкого» университета и юбилея его основателя, знаменитого «словака» Петера Пазмана {71} . Потом предстояло отмечать стопятидесятилетие со дня рождения поэта Яна Голлого {72} , столетие возникновения гимна «Гей, словаки!», шесть с половиной лет существования Словакии как самостоятельной административной единицы; и в недалеком будущем предполагался общегосударственный съезд гидрологов. Таким образом, флаги оставались на столбах и домах уже, верно, дней пятнадцать. И была радостная надежда, что они будут развеваться по крайней мере еще с месяц.
69
Дунайская ярмарка — проходившая в Братиславе в 1921—1938 годах международная ярмарка промышленных товаров, рекламировавшая чехословацкие изделия в придунайских странах.
70
Кирилл и Мефодий — славянские просветители, создатели славянской азбуки, в 863 году были приглашены великоморавским князем Ростиславом, чтобы вести богослужение на славянском языке.
71
Петер Пазман (Пазмань) (1570—1637) — венгерский теолог, иезуит, остергомский кардинал; основал семинарию в словацком городе Трнава (1619).
72
Ян Голлый (1785—1849) — словацкий поэт-классицист, один из основоположников словацкой литературы.
Такие праздники — своего рода жизненный эликсир: кровь, обычно текущая медленно, вдруг начинает бешено пульсировать. Люди настраиваются по-праздничному, свежеют, становятся подвижнее, веселеют. У каждого появляется желание чем-то отличиться, совершить как можно больше каких-то значительных дел. Разве будет кто против этого? И все же находятся этакие антиэликсиристы, способные испортить любой праздник. «Ладно, ладно, — говорят они, — допустим, что юбилеи и вправду эликсир. Но не следует злоупотреблять им и впрыскивать его непрерывно, не то организм привыкнет к яду и при настоящей болезни лекарство уже не окажет нужного действия. Пусть эликсир
Хорошо, что различные корпорации, общества, лиги, союзы, объединения, группы и прочие организации не вняли трудолюбивым ворчунам и праздновали все подряд.
Торжества в этом месяце удались на славу. Казалось, что в Братиславе происходит землетрясение. Дома, правда, не рушились, но сгибались под тяжестью флагов. На главных улицах из флагов образовались настоящие аллеи, везде толпы горожан. Все стремились как-нибудь отметить эти юбилеи. Всевозможные общества устраивали концерты, лекции, беседы, вечера, показательные выступления, факельные шествия, манифестации. В Словацком национальном театре давали «Либушу», «Далибора», «Поцелуй», «Проданную невесту» {73} и тому подобные торжественные оперы. В городе через день устраивались иллюминации («На это, разумеется, у них денег хватает», — ворчали антиэликсиристы) и парады местного гарнизона. К гарнизону присоединялись не только жандармы («Без них, конечно, нигде не обойтись»), но и пограничники («Ну как же») и полицейские («Где их нет»), члены спортивных обществ «Сокол», «Орел», скауты, пожарники, студенты, студентки («И эти туда же, нет чтоб учиться»), дети («Даже дети!»), но впервые (что было весьма интересно) даже государственные служащие в форме во главе с вице-президентами краевого управления в генеральских фуражках, в мундирах с шитыми золотом воротниками, украшенными золотыми листьями липы, с золотыми темляками на саблях («Всюду золото, только в карманах пусто»). Пока проходили войска, президенты и среди них краевой президент Словакии сидели на трибуне; когда же началось шествие гражданского населения, краевой президент и мэр города спускались на газон, чтобы отвечать на приветствия. Перед каждым флагом и знаменем обнажались головы… А вечером снова иллюминация на Дунае. С Братиславского града пускали ракеты, на его четырех башенках горели бенгальские огни, внизу гремели пушки, в небе кружились эскадрильи («А у нас выключают свет, потому что нечем платить!»).
73
«Либуша», «Далибор», «Поцелуй», «Проданная невеста» — оперы чешского композитора Бедржиха Сметаны (1824—1884).
В храмах шли торжественные богослужения. В учреждениях выдавались циркуляры с приложением программы торжеств. Начальники «выражали пожелания и надежду, что в этих незаурядных празднествах примут участие все служащие». Особенно строго обстояло дело с посещением храмов.
Их было много, поэтому чиновников разбили на группы и каждую закрепили за каким-нибудь храмом. Самый большой костел — кафедральный собор — взял на себя президент, сюда чиновники шли «под его руководством», второй католический костел получил в свое ведение вице-президент доктор Кияк, одну лютеранскую кирху занял вице-президент доктор Зимак, вторую оккупировал государственный советник доктор Сливка. В немецкий евангелический храм вел шеренгу государственный советник Хотарович, в венгерский — государственный советник Моравец, в ортодоксальную синагогу еврейской общины — главный советник Грнчарик, в синагогу конгрегации израэлитов — главный советник Ринг, молельню чехословацкой церкви занял верховный комиссар Маситый и так далее.
Из Праги для участия в торжествах прибыли самые ответственные лица. Среди них, например, председатели и заместители председателей палаты депутатов и сената, премьер-министр и все министры — кроме министра финансов, который отговорился тем, что не может приехать на празднества, поскольку пытается добиться равновесия в бюджете, и министра унификации, который не сумел приехать из-за обилия работы.
А на вокзале в те дни происходили как бы особые празднества. Председателей палаты депутатов и сената, премьер-министра и министра национальной обороны полагалось встречать с воинскими почестями. Каждый из них приезжал поодиночке, в разные дни и разными поездами. Возможно, в то время они сердились друг на друга. Кто знает? Но роте почетного караула и оркестру трудно было мотаться взад и вперед, приходить на вокзал для исполнения своих обязанностей и снова уходить, а через три часа возвращаться. Поэтому командир роты почетного караула решил разбить лагерь на вокзале — на перроне или в зале ожидания пассажиров второго класса, а также в ресторане; оркестранты находились там все время, за исключением тех торжественных минут, когда оркестр требовался где-нибудь в другом месте.
В краевом управлении, полицейском управлении и в верховном суде все автомобили, ранее в целях экономии снятые с шасси и положенные на брюхо, восстали из мертвых, и на них развозили всяких знатных гостей. Представители автомобильных фирм за умеренную плату давали машины напрокат — для рекламы и в надежде продать их потом. Дошел черед и до такси, до тех, которые не очень пропахли бензином и маслом, сидения которых были порваны не настолько, чтобы шерсть, которой они были набиты, просилась обратно на коня. Словом, все подручные средства были пущены в ход и летали так, словно их вместо бензина поили слабительным — на вокзал, с вокзала в отели, из отелей на парад, с парада на парад, на обед, с обеда на доклад, с доклада в театр, из театра на ужин.