Демоны Хазарии и девушка Деби
Шрифт:
Глава тридцать третья
Утром, после сна ничком, на животе, отяжеленном яствами праздничного вечера, встала Малка с постели, распахнула окно, и в комнату ворвался ослепительный свет. Она сбросила ночную рубаху, и Гади лежал, наслаждаясь зрелищем. Глаза его расширились, как у голодного лиса.
«Перестань», – сказала она ему и отвернулась, чтобы скрыть прекрасные белые полные груди с большими темными сосками.
«Не перестану, – сказал он, – не перестану и ничего не потеряю».
Она покачала головой, как бы глубоко уязвленная его словами,
На копье, воткнутое в стену, она повесила после вчерашнего праздника замшевую праздничную рубаху, которую вчера выгладила. Теперь она любовалась ею, тонкими швами и выделкой, облачилась в нее и покрутилась перед зеркалом, которое было слишком малым, чтобы отразить ее всю.
Она испытывала какое-то особое удовольствие в это свободное от забот утро, только маца несколько портила радость, а булочки из мацы Малка не успела приготовить к этому утру.
Снаружи кот совершил прыжок поверх груды древесных обрубков и поймал мышь, за которой охотился с самого рассвета. Идиот этот кот, что вложил столько энергии в поимку мыши на завтрак, когда в кухне ждали его роскошные остатки еды, почти пол-туловища молодого оленя.
В окно проснувшейся пары пчеловодов было видно цветущее вишневое дерево, а на холме вокруг – корни посаженных цветов. Пчелы из всех ульев уже во всю работали в чашечках цветов, часть из них облетала поля, в поисках цветочной пыльцы. Одна пчела открыла новую пищу – цветущую гречиху. Это был цветок, который ни одна пчела не вкусила по сию пору. Но, погрузив хоботок в него, пчела убедилась, что он достоин внимания. Она взмыла высоко, и фасеточные ее глаза отметили множество цветов гречихи, раскрывшихся в то утро. Она взглянула на солнце, определила направление полета, и полетела назад, в пчельник – рассказать остальным пчелам об открытом ею чудном кладе. Четверть часа спустя рой наконец-то внял и пробудился, и полетел, ведомый пчелкой к полю гречихи. Это была первая посадка новой культуры в Хазарии.
Со временем цветы гречихи дадут темный мед, далеко не из лучших, но достаточно вкусный и дающий воск – прополис, используемый, как снадобье. И Гади добавлял и добавлял все новые улья, зарабатывая неплохие деньги. Затем гречневая крупа стала постоянной частью меню.
Но тогда Гади не знал, что в гречихе есть нечто, от чего заболевают свиньи и умирают, поев гречку. В Хазарии мало свиней, но и они исчезнут, если будут есть гречиху.
Но Гади от нее не отказался, и вовсе не из-за свиней. Легко подняться на сцену и трудно с нее сойти. В будущем гречиха станет важной частью питания еврейского народа как дополнение к супам и традиционным субботним чолнтам. И насколько из этого растения получается чудесный мед, евреи не очень занимались медом до Хазарии и после нее, до того, как приехали на землю Израиля. Но тут уже ждали еврейских пчел, намного более спокойных, массы цветов цитрусовых растений, эвкалиптов. Евреи кормили пчел сахаром, обманывая природу и потребителей, создавая огромные запасы меда.
Что для нас мед, что для нас молоко, на земле, текущей ими. Но и в Хазарии все было в избытке. Проблема в промежутке времени, мерзкая тьма, нищета и унижения, боль и смерть – в промежутке между
Глава тридцать четвертая
Встала Малка, вышла из дома, подобрала полотенце, брошенное кем-то из домашних нерях, и два подобия ковшам с яблоками, чудные создания природы, вырисовались под ее рубахой. Снаружи ждал ее яркий и ясный утренний свет, пение птиц, пространства, покрытые зеленью и светлые вымытые листья леса.
Неделю назад еще стояли лужи и болота. Теперь все покрылось травами, быстро идущими в рост. В степях они поднимутся выше человеческого роста, особенно пахучие, доводящие бродяг до слез, старающихся эти травы обойти. Начнется окот, и стада овец размножатся по всей бескрайней степи.
Одной из проблем в Хазарии была необходимость не давать стадам этим увеличиваться сверх надобности, но сколько не ели мяса, сколько не занимались убоем ягнят и телят, стада увеличивались с быстротой именно благодаря этим вкусным травам. И в Хазарии пресытились мясом.
Малка не собиралась стучать в дверь склада, ибо знала, кто там находится. Он помыла лицо, почистила зубы и причесалась.
«Надо разбудить старшую, – подумала она, попивая сладкий чай. – Надо, чтобы она поговорила с Ахавом. Нельзя себя так вести».
Она не могла ни минуты сидеть, сложа руки, и должна была все вокруг организовать надлежащим образом, но в этот удивительный ранний час ей было приятно и легко наслаждаться бездельем, пока еще никто не начал действовать ей на нервы. Примерно, через час созерцания потолка, кажущихся вечностью, появился еще не совсем проснувшийся Гади. Борода и пейсы были взлохмачены. Сказал Малке доброе утро, присел рядом на скамью под березой. Все это выглядело как на пасторальной картинке, кроме пейс, которые Малка заплела в косички, и кипы, которые, казалось, не принадлежали к этому месту.
«Огурцы хорошо поднялись», – сказал он хриплым со сна голосом.
«Давно это заметила».
Он прислонился к ней всей тяжестью тела.
«Иди, налей себе чаю», – сказала она. Надо было лишь плеснуть в чашку из чайника с заваркой и затем долить горячую воду сосуда, укутанного ватой и кожей, который сохранял тепло всю ночь.
«Сейчас», – сказал он, все еще наслаждаясь чудесным бездельем. Потянулся, протер глаза и глубоко вздохнул.
«Что ты так вздыхаешь?» – спросила она.
«Я ведь еврей, да? – сказал. – Так дай мне хотя бы немного получить от этого удовольствие».
Расхохоталась Малка, так, что чуть не захлебнулась.
Довольный собой, заразившись смехом от жены, которая поперхнулась чаем, Гади с трудом прекратил смех. Снова воцарилась тишина. Мысли Гади обратились к евреям, которые приехали из разных стран, из городов, где у евреев отдельные кварталы проживания, да и не так уж их там много. Вот они изучили все виды вздохов, исходящих из груди и облегчающих дыхание. Задумавшись над этим, он еще немного посмеялся.