Демоны Хазарии и девушка Деби
Шрифт:
«Что тебя еще рассмешило?»
«Да ничего. Просто так. Вспомнил этих евреев, которые вздыхают».
И вправду было удивительно хорошо. Летали красные искры от костра, зелень сверкала теплом весны.
Гади пошел в конюшню, набросал сено, разбросал немного овса в ясли, освободил перегородки между стойками, Кони повернули голову, увидев упавшие перегородки, и продолжили жевать.
Он пошел в дом налить себе чаю.
Но Малка уже вышла оттуда с чашкой горячего чая.
«Вот, принесла тебе», – сказала она, решила проверить, встали ли они. Все
Снова сели на скамью, и Гади попил свой чай. Вдруг выпрямился. «Ты видела, что творится с гречихой?» Издалека было видно, как над нею роятся пчелы. «Видишь, как они буйствуют над нею, а ты еще сказал, что жаль пытаться сажать новые растения».
«Да, – удивилась Малка, – им это нравится». И снова рассмеялась, но это не был смех над шуткой, а смех, возвещающий о небольшом, но существенном счастье от успеха, примыкающего к другим успехам.
И тут раздался страшный крик из дома.
«Но я люблю тебя» – послышалось нечто членораздельное из этих воплей. И еще: «Что ты от меня хочешь?» И еще: «Иди отсюда и не возвращайся».
Услышали эти крики псы и завыли. Закудахтали куры и бросились в бегство. Завопили противно режущими голосами свиньи. Взлетели все голуби с крыши конюшни, лягушки плюхнулись в воды пруда.
Теперь родителям не было никакой необходимости будить кого-либо. Тишина улетучилась и с нею – наслаждение праздником.
С последним глотком чая Гади, выскочил из дому Ахав, возбужденный, ошеломленный, в сторону родителей.
«Доброе утро, Малка, доброе утро, Гади, с праздником вас, извините меня, но вы должны поговорить с вашей дочерью. Не знаю, что с ней произошло, она сообщила мне, что едет в Кохоли, и я спрашиваю, что вы намереваетесь с этим делать? Я не могу с ней говорить».
«Я все знаю», – сказал Гади.
«Вы все знаете?» – дрогнул голос Ахава. Он понял, что уже обо всем было переговорено без того, чтобы и его поставить в известность. Все здесь против него. Он не знал, как продолжать, когда тон его требований и властности был у него взят.
Но Гади ощутил жалость к юноше, видя, как тот оскорблен.
«Ты можешь оставаться здесь, сколько захочешь, – сказал он, – мы тебя любим. Нечего делать. Так она решила, и нет смысла с ней разговаривать. Мы надеемся, что она не пожалеет об этом в будущем».
«Приготовить тебе чай» – встала Малка со своего места, – садись рядом с Гади. Поговори с ним».
Она почти побежала в дом. «Какой несчастный», – думала она про себя. Вместо того, чтобы приготовить Ахаву чай, ворвалась в комнату дочери:
«Что случилось?»
«Было ужасно. Я кричала на него».
«Слышали только его крики, – сказала мать. – Погоди, я принесу ему чай, пусть немного успокоится, Потом вернусь. Не поверишь, отец согласился, чтобы ты поехала в Кохоли с братом».
«Он согласился?» – обрадовалась Деби.
«Я-то не очень рада», – сказала с беспокойством Малка.
«Ой, мама», – сказала Деби, чувствуя, как ее охватывает чувство вины.
«Ой, мама, ой, мама», – передразнила ее Малка, – на
В единый миг приготовила чашку чая, долив в него молока, положила на поднос немного мацы, немного масла и нож, и все это со скоростью, на которую способна лишь Малка, вышла к мужчинам, которые, как она уже догадалась, сидели и молчали.
Но не все время. До ее прихода Гади сказал Ахаву: «Это пройдет. Любовь выглядит так, что, кажется, весь мир от нее зависит. Боль невыносима. Но это проходит. Только нужно время, и это пройдет».
«У меня это никогда не пройдет», – сказал Ахав, уязвленный от такой легковесности в отношении силы его чувств.
«Ты молод, слушай меня, это проходит».
«Или нет».
«Или нет», – повторил Гади и замолк. Он не мог поделиться опытом более старшего с парнем. Он не мог рассказать, как разрывался от тоски по маленькой служанке из Кохоли, как он лез на стены и выкрикивал ее имя в шуме мельничного колеса, когда был один.
«Ты считаешь, что я должен вызволить захваченных детей», – спросил Ахав Малку, словно бы она была высшим авторитетом в этом месте.
«Не знаю», – сказала Малка, испытывая явную неловкость и напряжение, которое отразилось в ее глазах. Она помнила слова отца, сказанные после того, как она бежала с Гади. «Три вещи отрицают ум человека: страх, дорога и грех». Здесь присутствовали все три.
«Вы что, думаете, захваченные дети мучают мою совесть меньше, чем у любого другого? Я их знал. Они были симпатичными, и мне не менее больно за женщин. Но что хотят от восемнадцатилетнего парня? Чтобы я победил весь этот мир, преисподнюю, бездну и ад? Я не могу сражаться с бесами. Я не был послан с ними сражаться. Жалею вообще, что согласился участвовать в этом деле. Оно выглядело нетрудным, развлечением да еще с заработком».
Он замолчал, ибо надеялся, что кто-нибудь продолжит его предложение, что кто-нибудь скажет ему: да, ты прав. Что кто-нибудь скажет любимой им Деби, не отказываться от него, ибо она – его.
«Я приготовлю тебе еще чай, – сказала Малка, – чай с мятой. Это успокаивает».
Ахав пнул ногой камень и больше не произнес ни звука. Гади пошел проведать козлиное стадо.
Глава тридцать пятая
С тех прошло пятнадцать лет. Ахав сидит за столом ресторана напротив моста Мильвио в Риме. Иосиф и даже Иаков рядом с ним.
Но Ахав не забыл то утро после праздничного пасхального ужина в дальнем хуторке, в Хазарии.
Текли коричневые воды Тибра. Как всегда, с криком сновали ласточки над развалинами. Длинный мост на каменных арочных столбах, погруженных в воду, был как бы напряженно вытянут, телеги и кареты везли женщин по нему на рынок по ту сторону реки. Колеса стучали по булыжникам, глаза женщин сверкали в предвкушении покупок, видя приближающиеся рыночные ряды.
Меч Ахава лежал рядом с ним, на стуле, под высокими платанами с огромными ветвями, нижняя часть стволов и корней которых омывалась водами Тибра.