День без конца и без края
Шрифт:
– Кузьмич!
– кричит Василий старшине.
– Сворачивай в тот затончик за деревню!
Кузьмич грохнул сапогом по обшивке - из трюма высунулась в люк чумазая морда.
– Ты чего?
– спросил трюмный.
– Сбавляй обороты! Причаливаем.
Карбас зачихал и стал сворачивать к небольшой деревне.
– Эй, там, на баке! Приготовить швартовы!
– крикнул Кузьмич.
Мужчины поднялись и засуетились... Карбас пристал к берегу.
Ржаное поле в Якутии. Рожь невысокая, но колосья
– Да ты рви смелее! Чать, не обедняем, - говорит мужик.
– Мне много не надо. Я выбираю только ярко выраженные колоски.
– А чего их выбирать? Они все хорошо уродились. У меня рука верная где кину, там и вырастет. Значит, для науки собираешь? Что ж там у вас, в Москве, ай ржи не хватает?
– Там есть, да не такая.
– А какая же? Рожь, она рожь и есть.
– Ну, не скажите. Московская рожь тут не вызреет.
– Во-он что! Видать, у московской ржи корень тугой.
– Что? Что?!
– Значит, не способен быстрый оборот давать. Влагу плохо гонит. Она и не успевает напиваться. Вроде пашеницы.
По ручью проходит Василий с ящиком на ремне через плечо.
– А пшеница у вас вызревает?
– спрашивает Муся мужика.
– Здесь нет, а на заимке поспевает.
– Далеко ваша заимка?
– В тайге, верст пять по ручью.
– Можно там взять колоски?
– Берите. Я сейчас лошадку запрягу, отвезу.
– Не надо. Мы пешком пройдем, - говорит Василий.
Муся только теперь заметила его, смотрит вопросительно.
– Я уже взял в низовьях образцы почвы, - ответил тот как бы на ее безмолвный вопрос и качнул своим фанерным ящиком.
– А теперь там, наверху, возьму. Так что по пути.
Они идут по лесному берегу ручья; чем дальше, тем все гуще тайга, все таинственнее ее темные чащобы, все заманчивее ее незнакомая глубь. Тоненько, скрипуче посвистывают рябчики. Василий свернул в трубочку листок жимолости, положил на язык и засвистел, как рябчик. Вдруг совсем рядом ухнула и заулюлюкала полярная сова.
– Ой, что это?
– вздрогнула Муся.
– Леший. Давай руку! Ну?!
– Он притянул ее к себе, хотел обнять.
– Не надо!
– она вырвалась и пошла впереди.
Василий приотстал, спрятался за толстую сосну и вдруг затянул высоким срывающимся волчьим воем. Муся замерла на ходу, обернулась и, не увидев Василия, пронзительно закричала:
– Ва-а-ася!
– Ай-я-яй-а!
– ответил он тихонько, так, словно голос его доносился издалека.
– Ва-а-ася!
– закричала она сильнее и помчалась в ту сторону, откуда слышался его слабый голос.
– Вот он я!
– Василий вынырнул перед ней из-за
– Дурак! Идиот!!
– чуть не плача, она пыталась вырваться.
– Будешь от меня уходить? А? Будешь?
– Он все крепче и крепче прижимал ее к себе.
Она долго и упорно держала его на отдалении, упершись ему в грудь прямыми руками. Наконец не выдержала напряжения, уткнулась лицом в его плечо.
Показалась заимка. Они шли теперь взявшись за руки.
– Уже?
– спросила она, глядя на просвет в деревьях.
Залились хриплым утробным брехом собаки. Василий тотчас стал передразнивать их.
– Господи! Какой ты еще ребенок!
– сказала она.
– А ты бука.
Возле длинной приземистой избы их встретил очень похожий на того мужика во ржи седой, как лунь, старик. И одет совершенно так же: на нем длинная полотняная рубаха, на ногах желтые улы из рыбьей кожи.
– Здравствуйте, дедушка!
– Здорово живетя! Проходите в избу.
– Мы на часок, за колосками пшеницы.
– Муся показала мешочек.
– Нам хозяин разрешил.
– Рвитя, рвитя, - сказал дед.
Поле было тут же. Пока Муся и Василий собирали колоски, старик сходил в избу и принес глиняный кувшин медовухи, берестяную кружечку-чумашку да большой кусок копченой медвежатины.
– Подкрепитесь на дорожку-то. Вот медовуха да шматок медвежатины, сказал старик.
– Нам, право, как-то неудобно...
– Спасибо, дед!
– сказал Василий, перебивая Мусю и принимая его дары.
– Право же, неудобно, - пыталась урезонить своего напарника Муся.
– А чего ж неудобного? Вон там гумно с навесом, сенцо свежее. И располагайтесь как дома, - сказал старик.
Гумно на лесной опушке - сарай плетневый, молотильный ток, еще не чищенный с прошлогодней поры, омет старой соломы. Василий расстилает в сарае на свежем сене брезентовые куртки, нарезает мясо.
– Ну, как тебе наши якуты-тунгусы?
– Пока мы имеем дело больше все с кержаками, - ответила Муся.
– Они уже вполне объякутились. Смотри - чей продукт?
– указывает Василий на медвежатину.
– Наш, якутский.
– Ну, такого добра и в России хватает.
– Погоди, вот заберемся в низовья - я тебя там олениной накормлю. Ну, давай за Якутию!
Муся выпила.
– Божественно!
Василий налил себе.
– Во имя твое!
– и выпил.
Они потянулись к медвежатине. Василий поймал ее руку, крепко сжал пальцы и притянул к своим губам. Она глядела на него широко открытыми глазами.
– Милая, милая!..
Он стал целовать ее руку, плечо, шею мелкими быстрыми поцелуями. И обнял, сграбастал всю ее и заслонил плечами, спиной, всем телом своим.