День Дьявола
Шрифт:
– Да… – Анютка порозовела. – А что, после этого можно только как брат и сестра? И ничего больше нельзя? Ну, понимаешь…
– Понимаю. – Я с размаху чокнулся с анюткиным стаканом, так, что он едва не развалился, и влил бурую жидкость в глотку.
А Анютка… Она сделала точно так же. Она оказалась хорошей ученицей. Она даже не захлебнулась, хотя пила виски в первый раз в жизни. Только глаза у нее полезли из орбит и она схватилась за горло.
– Ой! – прошептала она. – Я не думала, что это так сильно. У меня голова кружится.
– Поцеловаться забыли, – хрипло
А потом встал, перегнулся через стол, и поцеловал ее в губы – по-настоящему. Так, чтобы помнила этот поцелуй всю жизнь. Губы Ань Цзян были немножко сладкими, у них был слабый вкус базилика. Они были нежными. Она ответила мне, ответила со страстью. Хотя, может быть, это был первый поцелуй в ее жизни.
Надеюсь, дядя Сяопин, или как там его звали, не наблюдал за нами в этот момент из-за портьеры.
А потом я шлепнулся на свой стул, высокий стул из плетеного бамбука. Я сидел, откинувшись на спинку, и голова моя кружилась. Наверное, не меньше, чем у этой китайской девочки.
Но я справился с собой, потому что я еще любил другуюдевушку – ту, что сбежала от меня. Я знал, что еще увижу ее. Я знал, что, когда я увижу ее, брошу все на свете. И я не хотел предавать Ань Цзян – Анютку, милую девочку семнадцати лет, так зависящую от меня.
Я обнаружил на столе недоеденный салат, вооружился палочками и начал его жевать. Неспешно.
Глаза Анютки плавали. Нужно было срочно приводить ее в чувство.
– У тебя есть novio? [74] – спросил я.
74
Парень, жених (исп.).
– Novio? – Анюта медленно возвращалась на грешную землю. – Нет. То есть… Дядя Сяомин познакомил меня с одним китайским парнем. Его зовут Чэнь, он скоро получит гражданство. Дядя сказал, что он хороший жених для меня. Мы должны пожениться через два года, и тогда я останусь в Испании.
"Я твоему дяде голову оторву", – подумал я. И ничего не сказал, потому что дядя был абсолютно прав. Они почему-то всегда правы, эти дяди разных национальностей, проживающие на территории Испании.
– Тебе он нравится, этот Чэнь?
– Нет. Я и не видела его почти. Он такой… обычный. Мне нравишься ты.
– А я – необычный? – я смотрел на Цзян пьяноватым взглядом из-под полуприкрытых век.
– Ты – самый лучший. Ты даже не представляешь, какой ты! Я один раз слышала, как наши девчонки в раздевалке тебя обсуждают. Они такое говорили… Неприлично даже. Ты представляешь, они все в тебя влюблены!
– Представляю…
Ничего необычного здесь не было. Девчонки, разговоры… Все было, как обычно. Только одно было не как всегда. Анютка, судя по всему, была влюблена – в меня. И я был влюблен – это было моей болезнью. Увы, влюблен, и увы, не в Анютку. Такой вот любовный треугольник с одной отсутствующей стороной. Где носило эту отсутствующую сторону, одному Богу было известно.
– Ты когда-нибудь занималась любовью? – я не смотрел ей
– Что ты имеешь в виду? Трахаться?
Я слегка поперхнулся салатом. Из всех испанских слов, обозначавших определенное действие, непосредственная Анютка выбрала именно это – не самое приличное.
– Да. Откуда ты знаешь это слово?
– Знаю. Это любимое слово наших танцовщиц. – Она опустила взгляд. – Я никогда не делала это. Правда.
– Ты – virgen? [75]
75
Девственница (исп.).
– Да. Но…
– Это хорошо.
Это было хорошо. Потому что это решало многие проблемы.
– Но… Я не думаю, что это совсем хорошо. – Она сбивалась, торопилась сказать мне то, о чем, может быть, мечтала сказать уже несколько недель. Виски раскрепостило ее. – Это просто глупо – быть virgen в моем возрасте. И я хочу… Я хочу узнать, что такое любовь. Я хочу сделать это с тобой!
Я снова подавился салатом – на этот раз более основательно.
– Нет. – Я качнул головой. – Нет. Не такой уж у тебя большой возраст. Не спеши.
– Но почему?
– Нет! – Я протянул руку и сжал ее пальцы. – Не спеши, когда-нибудь ты поймешь…
Она закусила губу и отвернулась – наверное, чтобы я не увидел ее слез. Она была еще совсем юной девочкой, и довести ее до слез было легко, несмотря на то, что она была мастером У-шу и в совершенстве владела своим телом. Те, кто писал древние трактаты по боевому искусству, учили бороться с врагом. Но они не учили бороться с любовью. Этому могла научиться только она сама.
– Я знаю, – сказала вдруг она, повернувшись ко мне. Глаза ее блестели. – У тебя в сердце выросла полынь.
– Еще чего, – обиделся я. – Ну ты скажешь…
– Полынь – это звучит как ай. Это значит «любовь» по-китайски. Так мы говорим. Я вижу – любовь выросла в твоем сердце. Но ты любишь кого-то другого, не меня. Кто она?
– Не знаю. – Я горько усмехнулся – глупо было, в самом деле. – Я видел ее один раз в жизни, и даже не спросил, как ее зовут.
– Но она красивая? – Цзян перегнулась ко мне через стол. От нее едва заметно попахивало виски. – Расскажи, какая она!
– Dejalo [76] , – я махнул рукой. – Забудь все, Анютка. Не торопи события, и тогда все будет хорошо. Ты мне веришь?
– Да.
Она смотрела на меня, чуть наклонив голову, и улыбалась, и мне снова становилось хорошо.
Хотя, если бы я знал, чем кончится вся эта история, волосы встали бы дыбом на моей голове.
День Дьявола был еще впереди – у меня и у Ань Цзян. И у многих других людей.
Хорошо, что человек не ведает своего будущего.
76
Оставь это (исп.).