День Дьявола
Шрифт:
– Я не могу, – сказала она. – Не знаю, что мне делать.
– Цзян, снимай джинсы, – сказал я.
– Но… – Анютка покраснела. – Как же я буду?.. Там же ничего нет, под джинсами.
– Трусы есть?
– Да…
– А хоть бы и не было. Снимай джинсы. Быстрее.
– Тут столько много людей…
– Это не люди, – сказал я. – Это манекены, куклы, храпящие сладким сном. И если ты хочешь, чтобы они когда-нибудь снова превратились в людей, снимай свои чертовы джинсы. Умоляю тебя!
Поезд, между тем, все так же несся по своим виражам и петлям – то падал с горы, то заваливался набок. Слава Богу, нас хоть не переворачивало
– Ты что! – возмутилась она оттуда. – Совсем стал сумасшедшим?
Так-то вот. То пытается затащить меня в кровать, то возмущается из-за каких-то пустяков. Трусики я с нее, видите ли, стащил.
– Джинсы сняла?!
– Да!
– Лурдес, одевай джинсы.
Невероятно, но эта уловка помогла. Лурдес стонала от боли, когда протаскивала свои коленки под рамой. И все же протащила их.
А еще через минуту обе они были в моей вагонетке. Втиснулись обе на свободное пространство. Это был достаточно сложный акробатический крюк. Цзян проделала его без особого труда. Лурдес было страшно – она едва сдерживалась, чтобы не закричать. Вагонетки грохотали, их мотало в стороны. Лурдес переползала из одной тележки в другую, цепляясь так, что пальцы ее сводило судорогой. Цзян держалась одной рукой за поручень, а другой тянула Лурдес, едва не вися в воздухе. И все-таки они сделали это.
– Девчонки, как вы думаете? – спросил я неуверенно. – Меня удастся вытащить из этой мышеловки?
– Удастся, – Лурдес тяжело дышала. – Я этот чертов поезд зубами разгрызу, только бы тебя вытащить. Помнишь, как ты меня вытащил из той передряги? Там потяжелее было. А здесь – что? Так, ерунда.
Она никак не могла перевести дыхание. И бодрый ее тон означал только одно – она сама отчаянно нуждалась в том, чтобы кто-то сказал ей "Не бойся".
– Не бойся, Лурдес, – я взял ее за руку. – Тебе повезло, ты оказалась в компании двух физически развитых людей. Мы тренировались с Цзян несколько месяцев, каждый день. Иногда я спрашивал себя – какого черта я делаю это? Теперь я понял, какого…
– Ты так не вылезешь, – Цзян рассматривала мои ноги и хмурилась. – Так ты не сможешь вынуть ноги никогда. И раму мы не можем ломать. Она очень прочная. У нас будет мало сил.
– Надо сделать что-то с сиденьем, – сказала вдруг Лурдес. – Чего мы привязались к этой раме? Она так и останется на месте – ни вверх, ни вниз. Надо вырубить ямки в сиденье. Для ног. И вылезешь без проблем.
– Чем ты будешь их рубить? Ногтями своих рук? – язвительно поинтересовалась Цзян. Кажется, в ней неожиданно проснулось чувство юмора. – Если ты имеешь за пазухой топор, то доставай его…
– Есть! – Я хлопнул ладонью по лбу. – У меня есть кое-что…
Я расстегнул
– Ого! – Лурдес присвистнула. – Крутой кинжальчик! Это тот самый? Им ты пытался убить инвалида в коляске?
– Он самый.
– Это нож, с которым ты появился в кухне, – утвердительно произнесла Цзян. – Он из прошлого, да?
– Да.
Я уже вытащил нож и резал искусственную кожу сиденья. Сиденье снаружи было обтянуто дерматином, выглядело довольно архаично. Но внутри оно оказалось самым что ни на есть современным. Под дерматином оказался тонкий слой поролона. А под поролоном – пластина из пластика. Твердая пластмасса, резаться она не будет. А вот колоться – вполне возможно.
Я всадил свой нож в сиденье. Я колотил по ручке, пока ладонь моя не распухла, а лезвие не вошло в пластик достаточно глубоко. А потом нажал на нож, как на рычаг.
К счастью, нож выдержал. Он был сделан достаточно прочно. А вот пластик с хрустом сломался. Из сиденья вылетел большой кусок и тут же исчез в темноте за бортом.
– Ура!!! – завопили девчонки.
Я ломал и крушил проклятый пластик, пока не проделал две дыры в сиденье. А также шесть дыр в штанах и три кровоточащих дыры в собственных ногах. А потом вылез из-под рамы. Не буду рассказывать, как это происходило. Это было занятием непростым, и довольно болезненным. Пару раз я даже задумывался, не проще ли мне отпилить ножом ноги.
И вот мы уже все втроем стояли в вагонетке, скрючившись в своеобразной позе, держались за поручни, и смотрели, как земля проносится мимо – то далеко внизу, то всего лишь метрах в трех от нас. Что тоже, в общем-то, было вполне достаточно, чтобы сломать себе шею, спрыгнув с поезда.
Мы стремительно приближались к очередному тоннелю. Я никогда раньше не видел его. Это был новообразованныйтоннель – как и все, что теперь встречалось на нашем пути. Аттракцион El Diablo продолжал расти, как причудливая раковая опухоль.
– Надо прыгнуть, – Анютка показывала рукой вверх. – Когда начнется этот тоннель, прыгнуть и хватать руками его край. Так мы будем висеть наверху, уже не в поезде.
– Поезд бесконечный, – сказал я. – Сколько мы так сможем провисеть? Свалимся обратно в поезд. Только ноги себе переломаем.
– Мы переберемся на край тоннеля. А потом слезем по его стенкам вниз.
То, что мы называли тоннелем, было длинным высоким коридором, сколоченным из толстых побуревших досок. Было весьма проблематично точно рассчитать, где прыгать, чтобы уцепиться за его край в самом начале. Нужно было иметь большую силу, чтобы допрыгнуть до его верхнего края. И чтобы, перебирая руками, добраться до стенки и слезть по этим довольно гладким стенам. Это было вполне возможно для нас с Цзян. Но для Лурдес – никоим образом.
Тоннель стремительно надвигался на нас квадратной черной дырой.
– Прыгай, Лурдес! – крикнул я. И сам уже согнул колени, приготовился к прыжку.
– Я не смогу!
– Прыгай!
Нужно было делать прыжок, и Цзян сделала его. Я успел увидеть, как она взлетела вверх, вцепилась в крайнюю доску и начала подтягивать ноги. Дальше она исчезла из поля зрения. Мы с грохотом неслись по тоннелю, в полной темноте.
Сам я стоял в вагонетке. Я увидел, что Лурдес не сможет прыгнуть. В общем-то, она была права. Она разбилась бы насмерть в этом грохочущем аду. И я остался с ней.