День Дьявола
Шрифт:
Хвост, лишившись главного кусательного органа, трусливо заскользил обратно в песчаную яму. Лурдес сама уже схватилась за нож, резала свой шар, оказавшийся на редкость упругим и живучим, распластывала его на полоски. Шар вдруг разинул пасть и с чмокающим звуком выплюнул ступни Лурдес. Ее отбросило на несколько шагов от воронки. Разлохмаченный шар закрутил головой и скрылся в окровавленном песке.
– Скотина! – Я плюнул прямо в осыпающуюся воронку. – Как твои ноги, Лурдес?
– Не знаю… – Она сидела на земле и рассматривала
– Нужно перевязать. – Я опустился на колени рядом с Лурдес и взял ее ножку в свои руки. Выше щиколоток девушки шел ряд мелких кровоточащих разрезов, словно она попалась в капкан с зубьями. – Лурдес, милая моя девочка, тебе больно?
– Очень больно. – Лурдес медленно приходила в себя. – Но это не важно. Главное, чтобы я смогла идти сама. Потому что ты не сможешь донести меня. Нас сожрет по пути какой-нибудь другой bastardo de verdura [138] .
138
Овощной ублюдок (исп.).
– Все будет хорошо, – бормотал я, когда перевязывал ноги Лурдес полосками ткани, оторванным от подола ее же платья, и без того короткого. – Сейчас мы сделаем красивую повязочку, и поцелуем нашу маленькую бедненькую девочку, и все сразу пройдет. И наши ножки сами побегут по дорожке. Добрый доктор Айболит всех излечит-исцелит. Пришла к Айболиту лиса. Меня укусила оса. А потом зазвонил телефон. Кто говорит? Слон. Мне, говорит, надо сто тонн мармелада…
Лурдес терпела. Она слушала, как я плету ласковую чушь на русском языке, и молчала, только иногда сильно сжимала мое плечо, когда уже было трудно выносить боль.
– Где Габриэль? – спросила вдруг она.
– Впереди. Мы догоним его.
Я и так старался не думать, где Феррера. Если уж сам Габриэль Феррера не смог прийти нам на помощь, то, значит, с ним случилось что-то поистине ужасное. Либо… Либо он бросил нас. Что было бы еще ужаснее, потому что я верил Феррере больше, чем самому себе, и втайне поклонялся ему. Я собирался стать таким же, как он – в перспективе, лет через двадцать.
Первые шаги дались Лурдес с трудом. Но потом она притерпелась. Она была просто молодцом, моя Лурдес. Конечно, она была не такой сильной, как моя Цзян, но терпения ей было не занимать.
Мы двигались медленно, я почти тащил Лурдес на себе. Но все же мы двигались прочь от Дьявола. И, если бы кто-нибудь сказал мне, что всем нам придется вернуться обратно к Дьяволу, я не поверил бы этой глупой шутке.
Я надеялся, что мы сбежим от Дьявола. Просто сбежим.
Ферреру мы нашли очень скоро, метров через пятьдесят. Мы могли и не заметить его, потому что он не находился на тропинке. Он висел сбоку
Он висел в десяти шагах от тропы, метрах в двух от земли. Я видел его брюки, уже не безукоризненно наглаженные, мятые и испачканные землей, его разорванную рубашку и золотой крест на волосатой груди, его мощные руки, безвольно, мертво свисающие вдоль тела. Лица я его не видел. Голова его была скрыта за длинными черными листьями дерева неизвестной мне породы.
– Лурдес, стой. – Я никак не мог успокоить свое сердце. – Я вижу Ферреру.
– Где он?! – Лурдес слепо зашарила глазами вокруг.
– Тебе лучше не смотреть…
Конечно, Лурдес сразу же увидела его, и замахала рукой.
– Габриэль! Габриэль! Мы здесь! Слезай!
Габриэль Феррера, или тот, кто еще недавно был Габриэлем Феррерой, само собой, не отвечал. Он висел молча. Было какое-то движение там, я видел, что что-то бледное шевелится во мраке. Только это не выглядело как движение самого Ферреры. Что-то ползало по нему – словно большие грязно-серые желваки перекатывались по его груди.
– Габриэль, спускайся! Хватит валять дурака!
– Он не спустится, – хрипло сказал я.
– Почему? – Лурдес смотрела на меня с недоумением. – Он сейчас слезет. Ты слышишь, как он поет? Он поет "Besame mucho". Он просто еще не знает, что мы нашли его. Он шутит. Он думает, что хорошо спрятался.
– Он не спустится. – Я еле сдерживался, чтобы не упасть лицом на землю, не закрыть голову руками, чтобы не видеть и не слышать ничего. – Он не спустится. Потому что повешенные сами не слезают. Они так и висят, пока кто-нибудь не перережет веревку.
– Он живой, – тонким голоском произнесла Лурдес. Она дышала судорожными рывками, словно боялась отравиться густым воздухом Джунглей, глаза ее не мигали. – Я слышу, как он поет. И говорит. Он говорит что-то о шахматной партии. Ты что-нибудь понимаешь в шахматах, Мигель?..
Сначала нас было четверо. Четверо, не поддавшихся Дьяволу. Но мы рано расслабились, думая, что Эль Дьябло оставил нас в покое. Он вовсю охотился за нами. Цзян пропала, ее не было на том месте, где она обещала быть, и это было очень не похоже на нее. Габриэль болтался, повешенный на дереве. А Лурдес сошла с ума.
Я был следующим?
Бешенство захлестнуло меня. Со мной уже бывало такое. Ледяное, хорошо контролируемое бешенство, которое отличалось от нормального состояния только одним – я полностью терял страх. Мне было все равно, умру я или нет. Я желал только добраться до глотки противника и вцепиться в нее зубами.
Такое было, когда я разбирался с быками, которые уволокли Лурдес. Такое случилось сейчас, когда подлая тварь свела ее с ума. Я взбесился. И я был хладнокровен как ледяная статуя.