День Дьявола
Шрифт:
– Цзян, ты что-нибудь видела? – Я вырвал свою голову из пальцев Лурдес, сведенных судорогой. Я не собирался стать лысым, пусть даже в такой экстраординарной ситуации. – Ну, чего ты молчишь?
– Он летал… – Цзян медленно вытянула руку вперед и вверх. – Он летал и говорил. И нам надо уходить отсюда. Скорее.
Я перевел дыхание. Если Веларде и был массовой галлюцинацией, то только для нас троих. Остальные люди – все те, кто сидел в поезде сзади нас, вряд ли видели его. Потому что они улыбались. Они размахивали руками, и о чем-то говорили друг с другом, и
Мы давно уже должны были прибыть обратно на пункт отправления и остановиться. Но мы даже отдаленно не приближались к этому пункту. Я видел павильончик, стилизованный под железнодорожную станцию. Я видел его то справа, то слева, то даже мы проносились над ним. Но мы не подъезжали к нему и не замедляли своего хода. Мы мчались со всей скоростью.
Аттракцион El Diablo рос. Он выращивал новые петли, закручивал новые виражи, горбился в небо новыми горками и вгрызался в землю новыми шахтами и туннелями. Новые километры рельсов блестели в свете газовых фонарей и тащили на себе черный локомотив. Аттракцион занимал уже площадь в три раза большую, чем час назад. И он вовсе не собирался останавливать свой рост.
И поезд, в самой голове которого мы ехали, имел уже не десяток, а сотни вагонов. Я не мог увидеть хвост этого поезда – он терялся где-то в путанице виражей и поворотов. Но я догадывался, что поезд становится все длиннее и длиннее. Потому что он должен был вместить много людей. Всех людей, которые пришли в этот день в Парк Чудес.
– Веларде сказал, что Дьявол просыпается, – произнес я. – Интересно, что будет, когда он окончательно проснется?
– Мне это совсем неинтересно, – заявила Лурдес. – Думаю, что ничего хорошего в этом не будет. Кстати, кто такой этот Веларде? Похоже, что вы с ним знакомы.
– Я думаю, что он тоже стал consagrado, как и я. Я говорил тогда де Балмаседе, что Веларде подходит на эту роль…
– Ты можешь говорить понятнее?! – заорала Лурдес. – Мы попали живьем в какой-то фильм ужасов, один только ты что-то понимаешь, что происходит, и вместо того, чтобы объяснить все путно, несешь всякую чушь…
– Он оттуда, – прошептала Цзян. – Этот человек оттуда, из прошлого, в котором ты побывал. Он летал, и говорил странные вещи. А значит, все то, что ты говорил, это правда. Ты был там, Мигель.
– Я был там. – Шея моя уже затекла оттого, что я вынужден был сидеть, повернувшись назад, но я не мог развернуться обратно и снова остаться один, не видеть глаза любимых моих девчонок. – Я был в Испании шестнадцатого века. Это произошло не по моей воле, меня перенес туда человек по имени Рибас Алонсо де Балмаседа. Его называют магом, колдуном, но он говорит про себя другое. Он говорит, что он – consagrado – Посвященный, убийца демонов. И еще он сказал, что мне тоже предстоит стать consagrado. Что таково мое предназначение, такова моя судьба. И мне не уйти от этого.
– Что ты
– Я убивал – к сожалению, не демонов, а людей. Я вынужден был так делать, чтобы спасти иллюмината, этого самого Франсиско Веларде, которого вы сейчас видели. Я убивал, но иначе убили бы меня самого…
Некоторое время мы молчали. Вагонетки наши то пролетали над самой землей, то взмывали к облакам. Мы ехали по пути, который казался бесконечным. Но он не был бесконечным. Веларде сказал нам, куда он ведет.
К смерти.
В вагонетках El Diablo рамы не такие большие, как на Змее. Они не прижимают вас сверху так, что пошевелиться нельзя. Но здесь тоже есть рамы – прочные никелированные дуги из стальных дюймовых труб. Они страхуют вас, прижимают ваши бедра к сиденью, чтобы вы не смогли спьяну или сдуру встать на полном ходу и вывалиться из вагонетки. Покинуть поезд .
Я попробовал приподнять дугу, и сразу сработало невидимое стопорное устройство. Наверное, можно было сломать защелку, если встать сверху рамы, и упереться ногами, и выгнуть спину, как при становой тяге штанги, и дергать раму со всей силы. Но так, из сидячего положения, снизу вверх, согнутыми руками, не получалось ничего.
Все было продумано с умом.
Стыки рельсов стучали под колесами. Они не говорили уже больше "тук-тук-тук". Они говорили "труп-труп-труп". Они смеялись над нашим бессилием. Поезд набирал ход.
– Я знаю, что можно сделать, – сказала вдруг Цзян. – Надо двигать ноги вбок, пока они не выпрямятся. И выйти из-под дуги. Мне кажется, тут достаточно свободного места.
Я заерзал, попробовал выскользнуть из-под дуги. Не получилось. Мой коленный сустав, по-мужски широкий, намертво заклинивался между рамой и сиденьем.
– Не выйдет ни черта! – Я сидел потный и злой. – Если бы я был ребенком лет десяти, я бы, наверное, сделал это. Но с моим ростом… Я и так еле умещаюсь в этой детской колясочке, коленки у меня упираются. Я влип.
Я снова повернул голову к моим девчонкам и обомлел. Лурдес изо всех сил тужилась, поднимая вверх дугу, общую на два сиденья. А Цзян, милая моя Анютка, медленно просовывала коленку под трубу. Лицо ее побелело от боли, нога выгнулась в немыслимой позиции. И все же она продвигалась миллиметр за миллиметром.
Я перегнулся назад, насколько это позволяла меня моя собственная рама, и вцепился сверху в дугу, удерживающую Цзян.
– Давай… – Я едва дышал, настолько мне пришлось перекрутить бедное свое туловище назад. – Давай… На счет три…
Я рванул. Цзян со стоном выдернула ногу.
– Вау! – заорал я. – Еще немножко!
Она освободила и вторую ногу. Она была молодцом.
Теперь была очередь Лурдес. Цзян, следует признать, выскочила сравнительно легко. Физически она намного превосходила Лурдес, и к тому же, была в обтягивающих джинсах. Лурдес была в коротком хлопчатобумажном платьице. Ножки ее не были прикрыты ничем, и гладкий никель рамы сразу прилип к ее коже. Лурдес вскрикнула и вернула ногу на место, под раму.