День между пятницей и воскресеньем
Шрифт:
Она говорила какими-то замороженными фразами. Как будто эта новая Лидочка разучилась нормально говорить, шутить и смеяться. Радоваться она давно разучилась, это она знала, но и простые разговоры, как оказалось, стали даваться ей с трудом.
— Это очень благородно с вашей стороны. Вы — Лидия, благородный рыцарь.
Она попыталась улыбнуться. Он разлил по чашкам чай.
— Берите печенье. Вы где-то учитесь? Заочно?
— Нет. — Она покачала головой. — Но мне нравилось учиться. Я закончила школу… — Она хотела сказать про золотую медаль, но промолчала. Какое значение теперь могла иметь ее медаль.
— Но можно же поступить и учиться. Сейчас все возможно. Совмещать работу и учебу. — Он откусил печенье и стал жевать. Жевал он тоже очень красиво — Лидочка
— Я не мечтаю, — уверенно сказала она.
Повисла долгая тишина. Ей стало неловко, она не хотела портить настроение и вечер этому человеку. Наверняка он был хороший человек. Нужно было поддержать разговор, нужно было о чем-то спросить.
— Почему вы сюда приехали? — Больше ей ничего не пришло в голову.
— По распределению, — сказал он. — Но вообще я приехал на войну.
— На войну?
— Да, представьте себе. У меня есть один враг. Мой главный враг. Можно даже сказать, кровный враг, потому что он поселяется в крови у человека и отнимает у него жизнь. Это вирус, Лидия. Я вирусолог. Изучаю вирусы, чтобы их победить. А победить врага можно, только как следует его изучив. Если я буду знать слабые места моего врага, я пойму, как его одолеть.
— Вы правы. Вы очень правы, — кивнула Лидочка. — Но тогда я бы посоветовала вам втереться к нему в доверие. К вашему врагу. Прикинуться его другом, а еще лучше — семьей. В семье лучше всего знают слабые места друг друга. И тот, кто посильнее… или похитрее, тот и бьет больнее всего… Извините! — вдруг спохватилась она. — Я сама не знаю, что говорю. Спасибо вам за печенье.
— Нет, что вы! — Он не сводил с нее глаз. — Вы удивительная девушка. И только что подарили мне очень интересную мысль.
— Я пойду, — сказала она. — Я уберусь у вас завтра, я приду очень рано, вы не переживайте, вы работайте, сколько вам нужно. У вас очень важная работа. Простите меня еще раз.
Она схватила свои тряпки, швабру и ведро и быстро ушла. А Юрий Валерьевич еще долго сидел перед остывшим чаем и думал. Ему было о чем подумать.
Как-то ночью Лидочка проснулась от материнских криков. Сначала она ничего не поняла, она очень устала на работе и в последнее время почти не спала.
— Лида! Скорее! — кричала мать.
Лидочка выбежала из своей комнаты и увидела маму, которая прижимала к себе посиневшего Мишеньку.
— Он не дышит! — кричала она. — Он синий и не дышит! Лида! Помоги!
Мишенька болел уже почти месяц. То есть болел он почти всегда, а если и не болел, то мать сама непременно находила у него какие-то недуги, но на этот раз все на самом деле было серьезно: кашель никак не проходил, каждый вечер поднималась температура, и врачи в детской поликлинике только разводили руками. Они уже перепробовали все средства, но Мишенька бледнел, худел, и анализы становились все хуже, какая-то непонятная болезнь как будто душила его. Особенно плохо было по ночам. Он не мог спать лежа, потому что тут же начинал задыхаться, мать сажала его в подушки, но тогда он не мог заснуть и начинал капризничать, пока мать не срывалась и не совала его в руки Лиде, а себе наливала рюмочку для успокоения. Лида носила бедного малыша по дому, укачивала, пока тот не засыпал, он был уже большой и очень тяжелый, но Лидочка не жаловалась, она же была старшей сестрой, лишь бы Мишеньке стало полегче. Но в эту ночь все стало совсем плохо: Мишенька хрипел, дыхание сбивалось, на впалых щечках был лихорадочный румянец, а на подбородке странная синева.
— Лида! Он не дышит! — прорыдала мать. — Помоги же! Что ты стоишь?!
Лидочка развернулась, быстро сунула ноги в какие-то боты в прихожей, сорвала с вешалки старую телогрейку и помчалась в больницу. В ту ночь дежурил пожилой и занудный Алексей Михайлович — он мирно спал в ординаторской и начал с недовольным видом задавать Лиде миллион вопросов и пожимать плечами, так что она сразу поняла: этот не поможет, надо искать того, молодого, Юрия Валерьевича. Она развернулась и побежала к мужскому общежитию, там, к счастью, дежурил Максим Иванович, он раньше
Они успели. Молодой доктор был умным, находчивым и решительным, он не сомневался, не колебался, не задавал лишних вопросов и не отвечал ни на какие вопросы вообще. Только попросил Лиду в какой-то момент увести из комнаты маму, потому что от ее завываний кровь стыла в жилах. Лида усадила мать на табуретку на кухне, набросила ей на плечи старый пуховый платок, и они обе стали смотреть на занавеску на двери комнаты, как на ней тень доктора сражалась за их Мишеньку. Доктор победил. Через два часа температура спала, Миша заснул и дышал спокойно и ровно, Юрий Валерьевич вышел из комнаты, улыбнулся и кивнул. А Лидочка только сейчас заметила, что он был в одних трусах, синих в красную полоску, — когда его разбудили, он быстро набросил пальто и так и помчался к больному почти голым. А еще она заметила родинку на бедре, высоко, почти там, куда девушкам смотреть вообще нельзя. Она засмущалась и принесла ему халат в цветочках, а он смутился еще больше, втиснулся в халат — рукава были ему едва до локтей — отказался от чая и завтрака, и сказал что завтра утром зайдет проверить Мишеньку, поставит ему капельницу, и, может быть, они даже обойдутся без госпитализации. Мать опять разрыдалась и бросилась целовать ему руки, Лидочка силой затолкала ее в комнату к Мишеньке, а сама вышла проводить доктора.
— Спасибо вам, — сказала она. — Я не знаю, как мне вас благодарить… Сколько мы вам должны?
Он улыбнулся, смахнул с лица слишком длинную челку, видно, даже подстричься ему было некогда, и сказал:
— Вы ничего мне не должны, Лидия. А в качестве благодарности выпейте со мной еще раз чаю. С печеньем.
— Давайте с пирогом! — наконец-то улыбнулась Лидочка. — Я испеку!
— А давайте. — Доктор улыбнулся ей в ответ, помахал рукой на прощанье и пошел в утренних сумерках к себе в общежитие. В коротком пальтишке, с голыми ногами.
До чая с пирогом у них как-то не дошло. Юрий Валерьевич был очень занят, все время уезжал на какие-то конференции и в командировки. Девчонки-медсестры шептались, что он написал какую-то очень умную статью и даже сделал какое-то сверхважное открытие и теперь «весь нарасхват». Этот факт, безусловно, еще больше повысил его привлекательность в глазах всех женщин городка.
Однажды утром мать вручила Лидочке пирог с яблоками и банку вишневого варенья и сказала:
— Отнести доктору. Неудобно как, даже не поблагодарили.
— Мам, я сто раз говорила, он отказался от денег и от любой благодарности. Про пирог — да, говорил, но его сейчас в больнице почти не бывает.
— Значит, плохо ищешь, — отрезала мать.
Лидочка совсем не искала Юрия Валерьевича. С одной стороны, она была бесконечно благодарна ему за то, что спас Мишеньку — тот совершенно выздоровел, даже кашель прошел, он поправлялся и рос не по дням, а по часам, а самое главное, после той ночи мать вдруг перестала каждое утро таскаться на кладбище. Как будто спасение Мишеньки что-то перевернуло, словно этот доктор смог доказать ей, что горя больше не будет, все будет хорошо. За это Лида была ему очень благодарна. Но, с другой стороны, ей было как-то неловко идти к доктору в кабинет с подарками, да и вообще отвлекать его по пустякам. Любая другая на ее месте помчалась бы сломя голову, выдайся хоть малейший повод пококетничать с таким красавцем, но у Лидочки в сердце по-прежнему был лед, льдина с острыми краями, по которой можно только карабкаться, цепляться и резать себе руки в кровь. И ее устраивала эта вечная мерзлота, по крайней мере, внутри уже не так болело. Она не хотела чаепитий с доктором, она вообще ничего не хотела.