День рождения покойника
Шрифт:
И бросился за извозчиком.
Николай Васильевич постоял на набережной еще немного. Побрел домой. Он был необыкновенно взволнован и счастлив словами, сказанными по его адресу. «Памятник… что бы мы без вас делали?..»
И даже забыл огорчиться тому обстоятельству, что нынешнее рандеву его с Николаем Николаевичем продолжалось гораздо меньше обычного.
Вокруг стола с праздным самоваром сидели четверо. Хмуро и молча слушали нарочито сухую и негромкую речь Николая Николаевича.
— Две недели назад
Кое-кому из бывавших в Москве он был знаком. Работает в железнодорожном депо Московско-Курской дороги простым рабочим (хотя довольно образован), пользуется немалым авторитетом в московских радикальных кружках. Вот и все, что было, собственно, известно о нем.
В беседе с некоторыми из тех, кто собирается, по обыкновению, у Вольфа, он часто повторял, что приехал в Питер по поручению москвичей, имеет на руках важную статью для журнала и что ему совершенно необходимо встретиться с кем-либо из редакции.
Вольф передал эту просьбу нам — мне и Воробью. Нельзя сказать, что мы заподозрили что-то неладное. Однако решили не рисковать и попросили Вольфа выбрать из своих друзей кого-нибудь понадежней и внешностью повнушительней, с тем чтобы представить его москвичу редактором «Земли и воли». Такого человека Вольф нашел, и встреча состоялась…
Тут Николай Николаевич сделал паузу, посопел погасшей трубкой и поглядел на каждого из сидящих за столом по очереди. Лица четырех были непроницаемы и, пожалуй, недоверчивы, Николай Николаевич продолжал:
— Я только что вернулся от Вольфа. Он сказал мне, что роль редактора на той встрече с Рейнштейном исполнял Капитон Олсуфьев, студент Технологического института, убитый, как вам, наверное, известно, в ночь с 14 на 15 февраля на Пехотной улице филером Коломийцевым.
Во время встречи с Олсуфьевым Рейнштейн ничего существенного не сообщил. Очень торопился. Передал рукопись статьи (никуда, кстати, не годной), дал адрес кочегара на паровозе, который может якобы перевозить из Питера в Москву экземпляры «Земли и воли». Это все…
Теперь-то понятно, что редактор нужен ему был вовсе не для разговора, а для того, чтобы тут же организовать за ним наблюдение и в дальнейшем не выпускать из-под своего надзора.
Слежка за Олсуфьевым была установлена, и через несколько дней — специально ночью — его вспугнули слухом о провале типографии… Расчет был на то, что, услышав столь тревожную весть, Олсуфьев непременно поспешит поделиться ею с друзьями, а затем, возможно, они захотят посмотреть, нельзя ли что-то предпринять для спасения типографии.
К несчастью, Олсуфьев действительно был знаком с человеком, близким к подлинным членам редакции. Этот человек — доктор Отто Гросс, всем вам знакомый. Новость, принесенная Олсуфьевым, видимо, так же сильно потрясла его. Он поспешил к Клеменцу. А студента, чтобы не терять время, направил к Воробью. (Обоих после недавних провалов
— Я и не думал бросаться… — обидчиво отозвался Воробей.
Во время всей речи Николая Николаевича он бесшумно и нервно мотался в полумраке комнаты за спинами сидящих. Николай Николаевич посвятил его в подробности дела еще до начала встречи, и Воробей тут же предложил себя в качестве исполнителя приговора, а теперь вот волновался: доверят или не доверят…
Николай Николаевич не торопился продолжать. Набивал трубку, изредка поглядывая на товарищей, сидящих за столом.
Он знал: этим людям немалого труда будет стоить произнести «да», когда он потребует смертной казни для провокатора.
Твердь с великими муками отделялась от хляби. Стародавняя догма народничества: «Пусть насилие будет привилегией тиранов!» цепко коренилась в душах многих товарищей Николая Николаевича. Жизнь настойчиво толкала их на путь террора, понукала — жестокими репрессиями властей, гнусным обращением с заключенными в тюрьмах — и все же… И все же противились, упирались, с судорогой превеликого отвращения ломали в себе привычное непротивление.
Иди и гибни безупрёчно — За убежденья, за любовь! Иди и гибни! Дело прочно, Когда под ним струится кровь!Каждый в свое время уходил в революционное дело с этими некрасовскими стихами в сердце. Но «кровь»-то подразумевалась своя, а не чужая, вот в чем дело…
— Итак, я продолжаю… — сказал Николай Николаевич, выпустив клуб дыма. — Жандармская операция, о которой идет сегодня речь, была организована тонко и широко. Такого в практике Третьего отделения никогда еще не было. Не сомневаюсь, что это «заслуга» Рейнштейна. За это дело он истребовал себе тысячу рублей. Эти деньги ему уже назначены.
Рейнштейн, — платный агент Третьего отделения. Доподлинно известна даже сумма жалования, которое он получает: сто рублей в месяц и от трехсот до пятисот рублей — на ведение дел. Как платный агент, он, разумеется, причастен и ко многим другим делам. В частности, недавние провалы в «Северном союзе русских рабочих» — дело рук тоже Рейнштейна и его жены Татьяны Рейнштейн. Чтобы не быть голословным, прочитаю сообщение, полученное нами из канцелярии самого Третьего отделения, относительно обстоятельств ареста организатора «Северного союза» — Козлова Ивана Ивановича. Сейчас, после его ареста, я могу назвать подлинное имя этого человека: Виктор Обнорский.