День сардины
Шрифт:
— Ты что, чокнутый? — заорал он.
Я покачал головой. Правая рука у меня совсем отнялась, поэтому я нацелился левой прямо ему в нос. И тут меня охватило бешенство. Я молотил его здоровой рукой, иногда попадая в лицо, и не то кричал, не то плакал, не помню. А он отступал и не сопротивлялся. Некоторое время он отбивал меня, как боксерскую грушу, а потом заехал мне в подбородок. Я видел, как он развернулся, и был рад — он так давно причинял мне боль.
Я был фунтов на тридцать легче и дюйма на два пониже. Но это мне не помогло. Опомнился
— Какого дьявола ты улыбаешься? — спросил он.
Я хотел отпустить шуточку насчет того, что у меня просто рот от удара скривило, но был слишком потрясен для этого.
Моя старуха приподняла мне голову и спросила, что со мной. Я слышал, как Гарри сказал:
— Эх, так и чешутся руки отделать тебя хорошенько.
— Послушай, тут что, весь город против меня зуб имеет? — спросил мой старик.
Вокруг нас собралась целая толпа, среди которой были и военные. Я понял, что Гарри слишком много на себя берет, — хоть он и бывший матрос, но ему придется туго, хотя бы уже потому, что может вмешаться весь оркестр.
— Оставьте его, Гарри, — сказал я. — Я сам заварил кашу, мне и расхлебывать.
— Вот именно! — подхватил мой старик. — Сказал, что кто-то ждет меня здесь. Я поверил. Пришли. А он как даст мне в брюхо…
— В солнечное сплетение, — поправил я.
— А теперь лежит и улыбается, как чеширский кот. И чего улыбается, подумаешь, как остроумно… Ведь я его с копыт сбил.
— Думаю, он хотел узнать, многого ли вы стоите, — сказал Жилец. — Он, понимаете ли, доводится вам сыном, а вот и ваша жена, если, конечно, это вас интересует.
Мой старик присвистнул и отвернулся. Потом спросил:
— Ну, как жизнь, Пег? — и снова отвернулся.
— Ничего, — сказала моя старуха.
— Что ж, пойдем отсюда. — Он присел, упершись руками в колени, и поглядел на меня. — Ты как, ничего? Ладно, давай помогу тебе встать.
И мы пошли по извилистой дорожке через лужайку, а потом по берегу озера, где плавали лодочки. По дороге никто, кроме моего старика, не сказал ни слова. Да и он, кажется, только пробормотал себе под нос:
— Зря я не сказался больным.
Это было как сон.
Мы вышли за ворота парка на «Болото» — широкое, как прерия, оно тянулось вдоль длинного ряда деревьев, туда, где земля сливалась с небом. Вокруг гуляли люди поодиночке и парами, только мы были вчетвером. Мой старик шел на несколько шагов впереди. Он все озирался, и я не мог понять почему, а потом вдруг обернулся и сказал:
— Кажется, здесь подходяще, как по-вашему?
— Если вас устраивает, то и нас тоже, — сказал Гарри.
Мой старик вздохнул и стал снимать френч. Клянусь вам, у меня глаза полезли на лоб.
— Напрасно стараетесь, Хэггерстон, — сказал Гарри. — Мы привели
— А для чего?
— Чтобы задать несколько вопросов и кое-что выяснить.
Мой старик вздохнул.
— Я предпочел бы драться.
— Пег хочет развестись с вами. У вас есть возражения?
— Хотите развод — кто ж вам мешает? Пожалуйста. Я тут не помеха.
Он сел на землю, сорвал травинку и стал жевать.
— Пегги еще ни слова не сказала.
Моя старуха тоже села на траву, и я впервые с удивлением заметил, какие у нее красивые ноги. Сели и мы.
— Я хочу снова выйти замуж, — сказала она.
— За него? — Она кивнула. — Что ж, получить развод легче легкого. Все равно как в кино сходить. Раз-два — и готово. Я тебя бросил… и даже еще хуже…
— А ты не против? — спросила моя старуха.
— Я с другой связан. Вот уж без малого два года.
— Живешь с ней? — спросила моя старуха.
— В законном браке, — ответил он спокойно.
— Как же ты женился? Разве можно…
— Это называется двоеженство, — сказал он. — Меня за это могут посадить на год или два.
— А она как же? — спросила моя старуха. — Я хочу сказать — такой удар…
— Переживет. Позлится, конечно, с недельку. — Он прищелкнул языком. — Уж это как пить дать. А так ничего.
— Дети есть?
Он покачал головой. Потом бросил на меня быстрый пристальный взгляд.
— Вот, пожалуй, и весь сказ.
Моя старуха встала.
— Что ж, тогда пусть все остается как есть. Я скорее умру, чем стану устраивать свое счастье, отправив человека за решетку. — И, помолчав, добавила: — Хоть он этого и заслужил. — Она повернулась к Гарри. — Прости меня, Гарри, но я не могу.
— Тебе решать, Пег.
— Ну, уж нет, — сказал мой старик. Он рвал траву и складывал ее кучкой около себя. — Слишком долго по моей вине все оставалось как есть. Я говорил себе, когда ехал сюда, — хорошенькое будет дело, если я на нее налечу. Надо все это уладить раз и навсегда. Вот что я себе говорил. Ведь я тебя знать не хотел. А ты так много сделала, растила мальчика столько лет. Теперь моя очередь. Как хотите, а я и сам должен от этого избавиться. Завтра я буду на юге, в своей части. Схожу там в полицию, поговорю с инспектором. Он мой приятель. И мы все уладим…
— Делай как знаешь, — сказала моя старуха. — Я о тебе же беспокоюсь.
— Знаю, — сказал мой старик. — Я бросил тебя в беде, но не потому, что ты была злая. У тебя всегда было большое сердце, Пег.
— Пойдем? — сказала моя старуха.
— Я вас догоню, — сказал я.
— Ступай с матерью, — сказал он.
— Будем ждать тебя к чаю, — сказала мне моя старуха.
И они с Гарри ушли. Мой старик проводил их взглядом. Когда они отошли шагов на пятьдесят, она взяла Гарри под руку. Мой старик снова принялся рвать траву. Мы сидели долго. Наконец он сказал: — Здесь травы больше нет. Давай отойдем немного.