Деньги на ветер
Шрифт:
— Мне от тебя нужно только одно, — говорю я.
— Что?!
— Правду, Джек. Мне нужно узнать, что произошло в ту ночь. В ночь, когда ты сбил мексиканца, а Юкилис, покрывая тебя, врал, что ты несколько дней находился в Малибу.
— Я не был там, я не знаю…
— Смотри, смотри вон туда, это Пако. Он идет сюда. Я не собираюсь тебя убивать, но он будет настаивать на твоей смерти. И только я смогу убедить его в том, что тебя убивать не надо. Ты понимаешь меня, въезжаешь?
— Въезжаю.
— Юкилис мне все рассказал. Теперь я хочу услышать суть событий в твоем изложении.
— К-кто ты?
— Я дочь сбитого мексиканца. Безымянного мексиканца, которого ты убил и за смерть которого, как решил твой менеджер, стоит выложить пятьдесят тысяч долларов. Пятьдесят тысяч баксов. Сколько ты получаешь за фильм?
— По-разному, иногда мне платят по расценкам…
— Сколько?
Его начинает трясти.
— За свой последний я получил два миллиона. За роль третьего плана.
— Два миллиона долларов.
— Разумеется, не все забираю я сам. Свою долю получает агент, менеджер, потом налоги. Так что после всех выплат…
— А жизнь моего отца обошлась в жалкие пятьдесят косых.
В Гаване за пятьдесят тысяч можно откупиться от обвинения в убийстве. За десять тысяч можно стать армейским генералом. Но пятьдесят тысяч в Америке казались мне оскорблением.
— Сколько дней ты был занят на съемках последнего фильма? — интересуюсь я.
Он качает головой:
— Не знаю, я не…
— Ну не тяни! Говори, как было.
— Пять недель, так я думаю.
— То есть заработать на жизнь моего отца ты сумел бы за один рабочий день.
— Ты же понимаешь, то, что я говорил прежде…
Я взвожу курок. Пристрелю его!
Помолчи немного. Посиди чуть-чуть, подумай, вникни. Человеческая жизнь равноценна нескольким часам работы среди киношных декораций.
Пако машет рукой.
— Это просто смертельная ловушка, мать ее! — кричит он по-испански.
— Точно.
— Под ногами трещит. Ты видела, лед трескается?
— Видела.
Снова обращаюсь к Джеку:
— Ну ладно. Расскажи, как все было в ту ночь.
Он закрывает глаза, качает головой. Пот льет с него ручьями.
— Говори.
— Не могу, — признается он.
— Почему?
— Если я скажу, ты меня убьешь. Ты говоришь, не убьешь, но, по-моему, убьешь.
— Раскрой глаза! Посмотри на меня. Посмотри!
Он выполняет мою просьбу, встречает мой взгляд. В нем нет красного тумана, темного безумия Сантьяго-де-Куба, Нью-Мексико, всех прочих страшных мест. В моих глазах лишь то, что я действительно сейчас чувствую. Спокойствие. Усталость.
— Ты понимаешь, нет? Ты, мать твою, доверять мне должен, я не собираюсь убивать тебя. Ни сейчас, ни потом.
— Ладно, — выдавливает он. Пытается улыбнуться, но ничего не выходит, и он часто моргает.
— А теперь говори, только быстро, пока Пако не подошел.
— У меня выдался тяжелый год. Должны были дать премию «Независимый дух» — не дали. Меня никогда в жизни не номинировали на серьезные награды, я никогда ничего стоящего не завоевывал. Но в тот вечер у меня была твердая уверенность, что получу. И премию, мою премию, отдали этому ублюдку Джереми Пивену, который без конца получает какие-нибудь награды! Потом я упустил две-три крупные
— Давай про аварию.
— Я потерял роль. Но не нажрался же до поросячьего визга, как это бывало, когда мне было чуть за двадцать. Подошел к делу с холодной головой. Пол был здесь. Я полетел в Вейль чартерным рейсом. Поехал в город. Ну, пропустить стаканчик, не больше. Но меня часто узнают, там оказались какие-то ребята, они стали меня угощать. Сам я ни за что не платил. За весь день сам не купил выпивки ни разу. Ни капли.
— И сколько они тебе поставили?
— Не знаю. Пару кружек пива. Я не был пьян. Я ведь ходил в группу «Анонимных алкоголиков». Раньше у меня бывали неприятности из-за спиртного. Это же не попойка была, а так, несколько кружек пива. И не знаю, то ли это высота над уровнем моря, то ли еще что — я ведь всю неделю провел в Лос-Анджелесе…
— И что дальше?
— Еду домой, кажется, все идет нормально, подъезжаю к холму, и тут этот тип откуда ни возьмись рядом с машиной — и раз!.. Понимаешь, наверно, я его сбил, но точно не могу сказать. Смотрю в зеркало заднего вида — никого. Не знаю, что и думать. Останавливаюсь, смотрю назад — опять никого. Я устал, а тут еще перепад давления сказывался и все такое. Короче, я решил, что он мне привиделся или что-то в этом роде.
— У вас там все нормально? — кричит Пако, хотя находится всего в каких-то двадцати метрах от нас.
Смотрю на Джека.
— Давай быстрее, — тороплю его шепотом.
— Ладно. И вот приезжаю я домой и укладываюсь спать. На следующий день ничего такого не помню, только вот вмятина на машине. Ну, машину я, естественно, — в автосервис, и в тот же день, но уже позже находят мекс… гм… твоего отца, я хотел сказать. Рассказал все Полу, он начал заниматься этим делом. Отвозит частным чартерным рейсом в Лос-Анджелес, устраивает в тот реабилитационный центр и дает утечку, что я там провел три дня, иными словами вообще не уезжал тогда из Лос-Анджелеса. Если бы кто-нибудь всерьез поинтересовался, эта легенда сразу развалилась бы, однако не настолько я крупная звезда, чтобы кому-то в голову пришло копать. Ну еще один актер на вторые роли отправился на реабилитацию. Кому какое дело?!
В этих лазурно-голубых глазах я замечаю жалость к самому себе, но ни чувства вины, ни раскаяния, ни понимания в них не видно.
— А потом?
— А что — потом? Отсиделся две-три недели в том центре, вернулся в Фэрвью читать сценарии. Тот, кого взяли на мою роль в «Орудийном металле», не потянул, его выставили, роль снова предложили мне, я согласился. Все было хорошо, пока этот сукин сын не явился разнюхивать.
— Какой еще сукин сын?
— Бригс. Бригс, мать его! Но Пол опять-таки взял все хлопоты на себя. Мы откупились. Пятьдесят тысяч дали на какую-то полицейскую благотворительность да еще сфотографировался пару раз с кем-то из них вроде как со знакомыми. Пол пообещал пригласить ребят из полиции статистами на съемки следующего фильма. Господи, это все так умилительно! Такие пустяки!