Дэниел Мартин
Шрифт:
Через день он снова поехал в Оксфорд — присутствовать на дознании. С вокзала он отправился прямо в суд: времени до начала заседания почти не оставалось. Джейн и Розамунд были уже на месте, а с ними — Эндрю, приехавший рано утром; Нэлл осталась в Комптоне ухаживать за сыном и наследником, который ещё не оправился от свинки. Два-три ряда кресел в зале были заняты незнакомыми Дэну людьми: двое — явно газетчики, кое-кто из друзей и коллег, остальные скорее всего праздные зеваки. Шло подробное обсуждение деталей медицинской экспертизы, заключения патологоанатома; заслушали свидетельские показания палатной медсестры, затем — медсестры,
239
Коронёр — следователь, производящий дознание в случае насильственной смерти (англ.).
— Нет, не знаю, — сказала она и добавила: — В тот вечер он виделся со старым другом — бывшим мужем моей сестры, — которого он особенно настойчиво просил приехать. Я видела, с каким нетерпением он ждал этой встречи и, насколько я знаю от него самого и от мистера Мартина, был очень ею доволен.
— А сами вы присутствовали при разговоре?
— Мой муж спросил меня, не разрешу ли я ему — учитывая обстоятельства — поступить эгоистично и побеседовать с мистером Мартином наедине. Они были очень близкими друзьями в студенческие годы, учились здесь, в Оксфорде, в одном и том же колледже и не виделись много лет.
Коронёр не стал больше её допрашивать, но Дэн увидел, как тот пометил что-то в своих бумагах, и его на миг охватило неприятное предчувствие, что ему-то не удастся так уж легко отделаться. Вскоре, сменив Джейн на свидетельском месте, он смог на практике проверить точность своей интуиции.
— Могу я поинтересоваться, почему вы не виделись с покойным в течение столь долгих лет?
— Наши отношения разладились, когда сестра миссис Мэллори решила развестись со мной. Виноват в этом прежде всего я сам. Готов объяснить, почему так случилось, если вы сочтёте это необходимым.
— Меня интересует только вечер накануне самоубийства. Могу я сделать вывод, что ваша встреча явилась по сути своей примирением?
— Да.
— И настроение собеседников было таким, как следовало ожидать?
— Вполне.
— Обсуждались ли другие проблемы?
— Что стало с каждым из нас за эти годы. Разговор шёл в этом духе.
— Не заходил ли — пусть хотя бы и самым косвенным образом — разговор о самоубийстве?
— Вовсе нет. Он даже в какой-то момент высмеял меня за пессимистический взгляд на состояние нашего мира.
— Не упоминал ли он о каком-либо огорчении или неприятностях, помимо очевидных, вызванных его болезнью?
— Он довольно скептически отозвался о своей преподавательской деятельности. Но некоторая доля скепсиса по отношению к самому себе всегда была ему свойственна. С самых первых дней нашего знакомства.
Коронёр
— И по вашему мнению, это не может иметь отношения к данному расследованию?
— Уверен, что нет.
— Когда вы уходили, не намекнул ли он о том, что собирается совершить?
— Никоим образом. Я сказал, что навещу его на следующий же день. По всем признакам, он был рад это слышать.
— Оглядываясь на происшедшее, не думаете ли вы, что решение было принято им до вашей встречи? Или у вас создалось впечатление, что — по какой-то причине — оно могло быть принято после неё? — Он не дал мне сразу ответить и продолжал: — Иначе говоря, полагаете ли вы, что это был заранее обдуманный шаг, или же решение было принято в последний момент?
— Сама наша встреча говорит о том, что верно скорее последнее. Но мне представляется, что по натуре, да, видимо, и по профессии, ему более свойственно было совершать заранее обдуманные поступки.
— Вы предполагаете — гипотетически, — что он принял решение до вашей встречи и, раз уж примирение, к обоюдному удовольствию, произошло, ничто более не препятствовало исполнению заранее намеченного плана?
— Я нахожу это наиболее вероятным.
— То есть он почувствовал, что искупил свою вину за ваш разрыв? Я так понимаю, что вы приехали из Америки по его просьбе?
— Ответом будет «да». На оба ваши вопроса.
— Однако он не говорил вам, что вы помогли снять с его души какой-то иной грех, более тяжкий, чем кто-либо мог подозревать?
— Он сожалел, что всё это произошло так поздно. Я тоже.
— Но вам не было прямо заявлено, дескать, теперь я могу уйти с миром?
— Совершенно определённо — нет.
— Может быть, это было выражено не прямо, но подразумевалось?
— Если бы у меня возникло хоть малейшее подозрение, я предупредил бы миссис Мэллори до того, как мы покинули больницу.
Коронёр колебался.
— Мне не вполне ясно, почему ваша встреча не состоялась раньше.
— Полагаю, потому, что я был в Америке. — Я поспешил продолжить, не давая ему развить эту тему: — Когда мы встретились, я упомянул, что сожалею о том, что мы так долго тянули с этим… с тех пор как он заболел. Не помню дословно, что именно он ответил, но мне кажется, ему лишь в последние дни удалось преодолеть великодушное, хоть и совершенно в данном случае напрасное, стремление не обременять меня своей собственной трагедией.
— Видимо, именно в последние дни идея примирения приобрела для него столь важное значение?
— Да.
— Не думаете ли вы, что он принял на себя несоответственно большую долю вины за ваш разрыв?
— В разводе с женой я был виновен не только с юридической, но и с моральной точки зрения. Истинной причиной разрыва послужила моя пьеса, в основу которой были положены обстоятельства развода, однако роли участников этой истории были мною извращены.
Коронёр улыбнулся:
— Ваша откровенность делает вам честь. Однако на мой вопрос вы не ответили.
— Прошу прощения. Я считал, что он проявляет излишнюю щепетильность, хоть как-то виня себя в том, что произошло.
— Могу я поинтересоваться, в чём именно он считал себя неправым?
— Возможно, в том, что не смог простить мне мои прегрешения?
— В недостатке милосердия?
— Ему казалось, что он переусердствовал в роли судьи.
— И тогда несправедливо осудил себя? И весьма сурово?.
— Я не хотел бы, чтобы здесь создалось неверное впечатление. Мы обсуждали эти проблемы достаточно легко. Не без юмора. Как люди, посмеивающиеся над своими прошлыми ошибками.