Деревня дураков (сборник)
Шрифт:
– Сегодня в школу забрался беглый детдомовец, – с воодушевлением вещала Клавдия Ивановна. – Все перевернул. Но это неважно. Заманили его супом в столовую и заперли. Ущерб, конечно, непоправимый. Но я опять не об этом. Стали, пока он там колотился, звонить в интернат. И выяснили, что этот малолетний висельник – знаете кто?! Сын нашей Любки! Чудо! Ведь его трехмесячного увезли! А он именно сюда приблудился! Чудо!
– А сейчас он где?
– Депортировали обратно, – отмахнулась Клавдия Ивановна. – Но ведь правда невероятно – прибежал
– Я думаю, он знал, куда бежал, – вынужденно ответил отец Константин, который предпочел бы отделаться молчанием.
– Это ж надо, какой Фома неверующий! – изумилась Клавдия Ивановна. – Как вас только в священники-то пустили?!
На следующий день у магазина отец Константин увидел лежащие в ноздреватых сугробах велосипеды. Семеро таджиков с лесопилки приехали за растворимой лапшой. Они появлялись в деревне только в случае крайней пищевой необходимости и только все вместе. Как объяснила отцу Константину фиолетовая продавщица Нина, таджики смертельно боялись Вовку, который приобрел в армии стойкую ненависть к саблезубым чурками бил всех без разбору.
Рядом с велосипедами крутилась Любка, где-то пропадавшая с самого дня их знакомства. Она была в боевом настроении: рубила воздух ребром ладони, грозила кулаком пустой улице и запальчиво переругивалась с невидимым собеседником.
Когда таджики один за другим стали выходить из магазина, Любка заметила отца Константина.
– Ага, святейший! – пронзительно крикнула она, и таджики бросились к своим велосипедам. – Думаешь, Любка не человек?
– Не думаю.
– А Любка – человек! И чурки – люди! – Любка махнула рукой в сторону поспешно отъезжавших таджиков. – А никто не верит.
– Я верю.
– Ты? Да на кой ты сдался?! Если я сама себя забываю. Психовка! Лисица блудливая! Вот я кто!
– Ты человек.
– Да иди ты! – сморщилась Любка и отвернулась.
Отец Константин потоптался на месте и подумал, что, видимо, разговор окончен. Но тут Любка глянула через плечо и плаксиво сказала:
– Отняли у меня доченьку. Вот я и скурвилась. А то смотрела бы в ее чистые глазоньки и себя в порядке держала…
– У тебя их двое, значит, было? Детей-то?
– Да нет, одна. Малюсенькая такая, а орала – уши закладывало!
– Так это ж сын!
– Сын? Ну, может, и так. Давно это было.
Отец Константин не успел дойти до дома, как его догнала запыхавшаяся Евдокия Павловна:
– Батюшка, на помощь! Ни одного мужчины не найти! Все в Пустое Рождество укатили! На свадьбе гуляют!
– Что стряслось?
– Помогите унять мальчишку!
– Вчерашний? – уже на ходу уточнил отец Константин.
– Да-да! Вернулся! Что теперь будет? Он же нас по бревнышку раскатает!
В маленькой митинской школе стоял такой
– Мы детей по домам распустили, от греха подальше, – испуганно пояснила Евдокия Павловна. – Клавдия Ивановна заперлась в учительской. А я вот за подмогой сбежала.
– Вы тогда тоже в учительской посидите, – велел отец Константин.
Евдокия Павловна скрылась за дверью, щелкнул замок, и по полу провезли что-то тяжелое, видимо, директорский стол.
В первом же кабинете отец Константин обнаружил бесновавшегося мальчишку. Завернувшись в занавеску, тот скакал по партам и лупил поварешкой в алюминиевую кастрюлю из столовой. Вторая кастрюля, поменьше, с надписью «Компот» красовалась у него на голове. У доски валялись обломки стульев, присыпанные землей из цветочных горшков.
Увидев отца Константина, беглый детдомовец поступил самым неожиданным образом. Рывком скинул с себя всю амуницию, спрыгнул с парты, подбежал, обхватил его обеими руками, уткнулся – и замер. В наступившей тишине долго и одиноко дребезжала катившаяся по полу истерзанная кастрюля, пока наконец не врезалась в стену.
Не расцепляя рук, мальчишка поднял залитое веснушками востренькое лицо и обворожительно улыбнулся. На отца Константина глянули холодные Любкины глаза. Спохватившись, детдомовец притушил взгляд пушистыми ресницами и улыбнулся еще шире.
– Ты кто? – с фальшивой детскостью спросил он.
– Отец Константин.
– А я – Костя! Можно, я у тебя пока поживу?
– Валяй.
Они вышли из разоренного кабинета. Не отрываясь от отца Константина, Костя извернулся и лягнул дверь учительской:
– Эй, клуши! Выметайтесь! Осада снята!
Вечером отец Константин пошел проведать Евдокию Павловну. В школе, несмотря на поздний час, кипела работа. Трое десятиклассников расставляли свернутые щуплым Костей парты, девчонки подметали пол, Клавдия Ивановна пила корвалол и взывала к отмщению. Тетя Дуня растерянно сновала посреди учиненного беглым детдомовцем хаоса и не знала, за что хвататься.
Отец Константин зашел в учительскую, чтобы поговорить о дальнейшей судьбе Кости. Как он и предполагал, педагогические дамы собирались сдавать маленького погромщика обратно в интернат. Они бы уже давно вызвали машину оттуда, да хитрый мальчишка перерезал телефонный провод, а сотовая связь в Митино отсутствовала.
– Но ведь он завтра опять вернется, – сказал отец Константин. – И тогда уж точно не оставит тут камня на камне. В отместку.
– Что же делать? – испугалась Евдокия Павловна.
– Не звоните им пока.
– Это как… – возмущенно начала Клавдия Ивановна.
– Пусть он с матерью встретится, – договорил отец Константин, глядя в робкие вопрошающие глаза маленькой директрисы. – А дальше видно будет. Может, он тогда сам в интернат вернется. А пока у него есть цель, он будет сюда сбегать, с каждым разом всё больше зверея.