Дерево сада
Шрифт:
А ещё помню, как весной на крыше нашего низенького дома таял снег. Солнце припекало и нагревало чёрный рубероид. Снег подтаивал и стекал ручейками с крыши. И там откуда-то (в марте! на севере!) брались огромные чёрно-синие мухи. Они с воем носились около крыши. Садились на припёке, грелись. А я вставал на завалинку и с удивлением всё это созерцал.
Ещё помню солнечный зимний день. Я шёл в амбулаторию. А на дороге стояли три огромных берёзы в куржаке. Берёзы сияли такой ослепительной радостью. Я чувствовал невероятное счастье.
Сердце было открыто.
В
Урок музыки
В детстве я жил на Севере, учился в маленькой поселковой школе. Олег Иваныч у нас преподавал почти всё: труд, физкультуру, рисование и пение. И часто являлся поддатый. У него была лысина, он зачёсывал редкие волосины с одной стороны головы на другую. Когда он был пьян, волосины вставали дыбом. Это очень смешило нас, пятиклассников. Мы втихомолку ржали.
Но вот, как это не дико, его уроки музыки я помню, как самое прекрасное сокровище своей жизни. Потому что он пел сердцем. Когда он разучивал с нами песню «Журавли»(«Мне кажется порою, что солдаты…») – он плакал. Пел и плакал. Это не были просто пьяные слёзы. Это была судьба – страны и его собственная. Это была боль. Я это чувствовал. И когда после уроков шёл через ветер и снег – тоже плакал. Сердце разрывалось. Потому что сердце знало, что всё в этой песне – правда. Потому что посёлок этот был в Магаданской области, на территории бывшегоГУЛАГа. Вот там я был счастлив в детстве.
В песнях болела и грустила душа. И не просто болела – поднималась над миром. Что-то там виделось вдали, за горами горя и морями боли. Что-то вечное и прекрасное.
И всему этому научил меня наш учитель музыки,который пел лучше всех в мире.
Как дети преображают
Когда я впервые попал в лагерь вожатым, я вдруг обнаружил, что дети меня слушаются. То есть, я им говорю, а они это делают! Причём охотно и с полным доверием: «Ты – большой. Ты лучше знаешь». Такое трогательное доверие наполняло меня острым чувством ответственности. Это ответственность совсем другого рода, чем перед начальством. Просто стыдно обмануть их чистые глаза.
Эта детская вера, что я добрый, умный, справедливый – мощнейшим образом звала меня стать лучше. Я чувствовал, что расшибусь, но буду таким, каким они меня видят. В этом чувстве соединялась нежность к этим маленьким существам, и благодарность за их доверие, и удивление перед их мудрой наивностью, с которой они считали меня таким хорошим.
Благодаря этой детской вере мир становится лучше – мы получаем шанс оправдать надежды детей.
Концерт
Я очень люблю детские концерты. Поэтому на этот концерт я бежал с радостью.
И не ошибся!
Зал был набит битком. Вышел тоненький, стройный мальчик
И сразу стало весело и хорошо.
Мальчик кончил играть. С достоинством поклонился и ушёл. Спустившись со сцены, он прижался к мамочке, уткнувшись в её боклицом и крепко обхватив руками.
Следом за ним вышел мальчик во фраке, с галстуком бабочкой. У него было удлинённое лицо лорда с выражением спокойной уверенности. Его длинные, до плеч волосы были тщательно расчёсаны. Играл он Шопена, энергично вскидывая голову. Волосы при этом красивой волной ниспадали ему на плечи. Играл замечательно.
Я оглядел зал. Недалеко от меня сидели двое мальчишек (видимо, братьев) лет двенадцати и десяти. Они были одеты в элегантные костюмы с галстуками. И смертельно скучали. Чтобы не помереть от скуки, они показывали друг другу средний палец. Стерпеть такое оскорбление мальчишеский кодекс чести не позволял, и поэтому они поочерёдно пытались выкрутить друг другу позорный палец. Их интеллигентная мама негодующе шикала на них. Мальчишки сдавленно хихикали. И всё это – под Шопена. Пришли, так сказать, приобщитьсявысокому искусству.
Я обожаю разглядывать детей на концертах. Это доставляет мне не меньшее удовольствие, чем происходящее на сцене.
Рядом со мной сидели две восьмилетние девочки. Одна держала другую на коленях и делала ей массаж, в такт музыке пощипывая и поглаживая подружке спину. И вдруг стала наигрывать у неё на спине, вообразив её фортепьянной клавиатурой.
И тут будто небо распахнулось над нами. Зазвучала «Аве Мария» Каччини. Над всей нашей суетой вдруг распахнулся океан спокойного света. Затихли чинно одетые братья. Замерла девочка-пианистка. Ощущение иного, прекрасного мира коснулось нас.
После концерта я долго стоял в фойе. Разглядывал одевающуюся публику. Все люди казались особенно хорошими. И понятными. На душе было здорово, как давно не бывало.
А на улице светило солнце, таял снег. И чинные мальчишки, конечно, сразу затеяли игру в снежки.
Картинка с выставки
У входа на выставку стол, тут продаются книги, альбомы, открытки. У стола малыш, лет пяти. У него хорошая круглая рожица, с умными весёлыми глазами. На нём смешной синий комбинезончик с Микки Маусом. Мальчишка держит своими маленькими лапами открытку и вглядывается – там горы. Снежные вершины. Малыш переворачивает открытку, на обороте крупная надпись:
«ЛЮБИТЕ ДРУГ ДРУГА, ЖУТКО РАЗЪЕДИНЕНИЕ».
Мальчик долго смотрит на надпись. Причём непонятно – умеет он читать или нет? И даже если умеет, что он там понимает? Малыш протягивает открытку маме и просит: «Мама, купи, это нам очень нужно». Мама покупает, она согласна.
Пластилиновая жизнь
Мите пять лет. Он хороший, только одевается медленно и залепил весь пол пластилином. Он не специально, так само получается. А мама недовольна. И Мите приходится, пыхтя, соскребать разноцветные пятна ножиком.