Деревья-музыканты
Шрифт:
Рен не было лучше. Она все больше слабела.
— Тужься, милая!.. — кричала Дада. — Хорошенько тужься!
Клемезина многозначительно посмотрела на Дада: Рен потеряла сознание. Дада бросила на пол бутылочку с пальмовым маслом и начала бить роженицу по лицу.
— Трите ей живот! — приказала она.
Маринета Дессен повиновалась, и ее руки стали беспорядочно растирать живот Рен. Вскоре Рен застонала и открыла глаза.
— Дайте ей глоток рома! — крикнула Дада.
Молодая женщина выпила.
— Где Олисма? — прошептала она. — Я хочу его видеть...
У Рен опять закатились глаза. Дада наградила
— Не вздумай и впрямь сыграть со мной такую шутку. Тужься!
Рен изнемогала. Она грустно улыбнулась.
— Олисма... — прошептала она.
Дада приняла героическое решение.
— Принесите мне горящую головню!
Маринета Пьер-Шарль вихрем вылетела из комнаты и вернулась с головней в руках. Дада схватила ее и встала за спиной роженицы.
— Тужься, милая! — крикнула она и дотронулась головней до бедер Рен.
Рен дернулась и принялась отчаянно тужиться. При каждом прикосновении головни она напрягалась изо всех сил. Но все было напрасно: роженица совсем обессилела.
— Олисма... — прошептала она еще раз.
Она улыбалась. Время от времени Дада дотрагивалась до нее горящей головней. Но роженица уже не двигалась.
— Тужься, милая! — кричала Дада.
Клемезина вытерла холодный пот, струившийся по лицу Рен. Затем, взглянув на Дада, она грустно покачала головой.
— Мне кажется, можно перенести ее на кровать. Теперь ей уже ничем не поможешь.
Рен продолжала улыбаться. Дада перекрестилась и закрыла ей глаза.
— Позовите Олисма, — тихо сказала старуха.
Рен перенесли на кровать.
Олисма появился на пороге. Он вопросительно взглянул на женщин. Они, словно по уговору, опустили головы. Он подошел к Рен и прикоснулся губами к ее лицу. Побледнел и вытер лоб тыльной стороной руки. Вдруг Олисма заревел как раненый зверь и бросился вон из комнаты. Старый сплетник Инносан, явившийся, чтобы сообщить новость о приезде «мериканов», отскочил в сторону. Он с удивлением посмотрел вслед Олисма, мчавшегося по двору. Затем старик смело вошел в спальню. Он молча взглянул на Рен, лежавшую на кровати, на заплаканные лица женщин, на царивший кругом беспорядок.
— Инносан... сходи за Буа-д’Ормом, — обратилась к нему Дада.
Атема Силабер первая начала причитать по покойнице:
— Айе! Боже мой, боже! Мама!.. Померла наша Рен, дорогие друзья!..
Не так-то скоро отыскали Олисма Алисме. Он укрылся у себя на поле и, лежа ничком, плакал навзрыд. Его привели домой. Олисма увидел собравшуюся толпу, среди которой выли и стонали плакальщицы. Вот уже час как отец Буа-д’Орм заперся в спальне наедине с трупом. Адила Корбей, мать Рен, ждала Олисма во дворе.
— Когда приходит смерть, нельзя оставаться в ссоре, дитя мое, — проговорила она, раскрывая объятия. — Рен была бы недовольна нами... Мы уже давно знаем тебя, Олисма... Теперь я поняла, какой ты хороший человек. Мы виноваты перед тобой и признаем это в присутствии всех соседей. Прости нас... Ты дал счастье Рен. Не твоя вина, что все кончилось... Я потеряла дочь, но, если ты согласен, с сегодняшнего дня у меня будет сын...
Олисма бросился в объятия старухи, и они заплакали, крепко прижавшись друг к другу. Жюстен Корбей, отец Рен, привлек их к себе и усадил на скамью. Он обхватил за плечи Олисма. Старик Жюстен не плакал — нередко
Вскоре из хижины вышел отец Буа-д’Орм. Взгляды всех присутствующих обратились к нему. Он держал завернутый в белое сверток. Он подошел к Олисма и положил свою ношу к нему на колени. Олисма вскинул голову и посмотрел на главного жреца. Раздался слабый крик... Олисма поспешно склонился над свертком и развернул его. Показалось сморщенное личико: младенец гримасничал и пищал.
— Он жив! — закричал Олисма.
Молодой отец принялся неистово плясать, потом, взглянув на безмолвных соседей, замер на месте, побледнел от смущения и передал ребенка Адиле Корбей. Затем он присел на корточки и безудержно зарыдал.
Вот уже по меньшей мере пятый раз, как отец Буа-д’Орм освобождал от бремени умершую вовремя родов женщину, совершая это чудо благодаря своему искусству и познаниям, свойственным близким к природе людям. Молодежь слышала молву о чудодейственной силе главного жреца, но никогда еще не видела ее проявления. На этот раз старики и те были потрясены. Согласно обычаю, не полагалось хоронить роженицу вместе с плодом. Редко встречались люди, умевшие избавлять покойницу от бремени естественным путем, но никто никогда не слышал, чтобы ребенок при этом остался жив.
Теажен Мелон прибежал запыхавшись к генералу Мирасену. Тот как раз чистил охотничье ружье «Анри», подобного которому, по его словам, не было в целом свете. Генерал Мирасен усердно совал длинный шомпол в дуло ружья. Жуазилюс, его слуга и крестник, сердито обмахивал генерала куском картона — рекламой, на которой была изображена glamour-girl [77] с соблазнительными бедрами — посланница одной из бесчисленных фирм, орудующих в краю индейцев сиу. Жуазилюсу всыпали по первое число гибкой лозой кружевного дерева за то, что он прогнал нищего со двора... Этим и объяснялась его ярость, с трудом сдерживаемая страхом наказания. Плевать! Он отомстит при первой возможности своему крестному! Насыплет щетины в его постель, подмешает перцу к нюхательному табаку, спрячет его ночные туфли, будет изводить старика, пока не надоест, отвечая на каждую взбучку какой-нибудь каверзой. Вот чертов мальчишка!
77
Роскошная женщина (англ.).
— Знаете, что мне рассказали, генерал Мирасен? — спросил, входя, Теажен.
— Дорогой мой, я не ребенок и не люблю загадок!
— Что с вами, геал Мирасен? Вы не-нервничаете?.. Вот в чем дело... Мне ска-сказали, что люди видели Кармело...
— Кармело?
— Да... Ка-Кармело, вашего кре-крестника!
— Моего кре-крестника?
— Что это? Вы совсем впали в детство, геал Мирасен!
— В детство?.. Вы рехнулись, Теажен!.. У вас ум за разум зашел!
— Не сердитесь, геал Мирасен! Я говорю о Ка-Кармело, моем сыне и вашем кре-крестнике…