Держава том 2
Шрифт:
К 3 часам офицеры собрались в столовой. Лакей подал самовар, посыльный принёс из булочной печенье, пышки и пирожные.
После чая рунд с дежурным вновь уехали, а Рубанов, немного почитав, решил проверить караулы, а заодно и прогуляться по Зимнему дворцу.
Проходя мимо одной из комнат, почувствовал запах дыма.
« Ну куда столько свечей запалили? – подумал он. – А вдруг портьера загорелась?» – втянул носом дым и чихнул.
Не раздумывая больше, принялся барабанить в дверь.
Никто не открывал.
Увидев неподалёку на тумбочке телефон, яростно закрутил ручку.
– Яша-а! – орал в трубку. – Вызывай пожарных и присылай свободных караульных.
Несколько солдат, под предводительством Пал Палыча, мигом вышибли дверь и вёдрами принялись заливать огонь, вовсю бушевавший у печи. Горел пол и чадило кресло.
Подбежавший лакей сообщил, что это квартира фрейлины Тютчевой, и умчался её искать.
Солдаты выкинули в коридор дымившиеся стулья со столом, и тут Аким услышал какой-то визг под кроватью. Нагнувшись, увидел дрожащую таксу.
Когда, взяв псину на руки, вышел с ней в коридор, солдат сменили пожарные, в азарте, чуть не сбив его лестницей.
– Ещё козла Шарика бы прихватили… Зачем вам лестница-то внутри?
– Брандмейстер с нами, а лестница завсегда могёт пригодиться, – дружно принялись крушить стену рядом с печью.
Пламя разгоралось всё сильнее и сильнее. Пожарные расчёты прибывали один за другим.
Услышав шум, гам и грохот, Аким выглянул в окно – то подкатила ещё одна ватага пожарных.
Скачки орали друг на друга, выбирая место для своих упряжек. Прибывшие с пожарными собаки грызлись, выясняя, кто вожак и чья пожарная часть лучше.
Усатый брандмайор кому-то орал в рупор.
Вся площадь и набережная были усеяны народом, в большинстве своём – советниками брандмайора…
– Что ты опять натворил? – перед Акимом стоял, держась за сердце, белый как лебедь Александр Иванович.
– Но зато хоть не спал, – осчастливил его Рубанов.
– Тимочка-а, – услышали они женский голос, – лапулечка моя, – то фрейлина Тютчева узрела свою собачонку.
Враз взбодрившийся Тимочка, от радости, что видит живую и невредимую хозяйку, деловито вцепился мелкими, но острыми зубками в локоть спасителя, пытаясь урвать кусочек.
– Здесь съедаю-ю-т, – дурачась, заорал Аким, пытаясь отцепить от локтя собачью нечисть.
«А ведь 20 лет уже парню», – осудил его поведение Лебедев, мысленно, суток на 15 прощаясь с супругой.
Фрейлина с трудом оторвала Тиму от лакомого куска, и со слезами на глазах, чмокнула Рубанова в щёку.
Тут наступила относительная тишина – то подошёл сам великий князь Владимир Александрович, случайно проезжавший мимо дворца и строго нахмурившись, произнёс:
– Что вы тут?
Доблестный Рубанов коротко и
– Объявляю вам благодарность, – рыкнул ужас Санкт-Петербургского гарнизона. – Оказывается, гауптвахта делает из подпоручика человека, – уходя, изрёк он.
Немного покрасневший Лебедев, держась за многострадальный рубановский локоть с вырванным куском материи, побрёл в караульное помещение.
Дабы подбодрить прямого своего начальника, Аким поинтересовался:
– Александр Иванович, на ужин что закажем?
У капитана из глаз, как давеча у фрейлины Тютчевой, покатились слёзы… А может, это Рубанову показалось.
На следующий день великий князь и особенно фрейлина Тютчева, красочно описали перед всем светом подвиг подпоручика Рубанова по спасению пострадавших из огня.
Слух дошёл и до императора.
Максим Акимович млел словно гимназистка, слушая дифирамбы своему сыну.
– Строгость всегда полезна, – развивал мысль за обедом у монарха Владимир Александрович. – Человек чувствует властную руку и идёт на подвиг.
Рубанову-младшему достались лишь устные похвалы, зато капитан Лебедев, как руководитель и воспитатель молодёжи, получил благодарность в приказе по Санкт-Петербургскому военному округу за подписью самого генерал-губернатора и, по совместительству, командующего округом, великого князя.
На радостях, в середине декабря, умиротворённый ротный предоставил мужественному спасителю такс целую неделю отпуска.
– В Москву, в Москву, – напевая, укладывал чемодан Аким.
Увидев вошедшую в комнату матушку, продекламировал:
– Карету мне, карету-у…
– Акимушка, сынок, что ты будешь делать один в этой Москве?
– О-о, маман… Многое!
– Ну что – многое?
– Встречусь с Натали… – И тут, по примеру папа, допустил огромную оплошность… – В газетах пишут, что 18 декабря в МХТ премьера «На дне». Причём одну из ролей станет играть сам Станиславский…
На Ирину Аркадьевну снизошёл столбняк, но она быстро избавилась от недуга, кружась по комнате и хлопая в ладоши:
– В Москву… В Москву… Карету мне, карету-у, – по девчоночьи вопила при этом.
У Акима выпал из рук вновь пошитый у Норденштрема мундир. Он вяло улыбнулся матушке и подумал: «Папа наградил меня целой тысячей рублей, что не хуже благодарности по Санкт-Петербургскому военному округу. Как славно я бы на них кутнул в Москве без мама…».
– Звоню Любочке, – компенсировала минутный столбняк бурной деятельностью. – Максим Горький – её кумир.