Держава (том второй)
Шрифт:
— И душераздирающие стоны от выдёргивания нефритового стержня, — перебил рассказчика однополчанин. — Григорий, осмелюсь сказать — вы постепенно становитесь чудовищем… А ведь недавно рыдали над оторванным у мухи крылышком, — развеселил товарищей Аким.
В понедельник они сунулись в штаб «папашки» Линевича, и попали к его, чем–то там руководившему, сыну.
Тот, лениво позёвывая, направил их к своему родственнику, генерал–квартирмейстеру, полковнику генерального штаба Орановскому, являвшемуся, по совместительству,
Особо не раздумывая, зять направил офицеров к начальнику ранее тихого хабаровского штаба, генералу Холщевникову.
Узрев каких–то там подпоручиков с хорунжими, тот послал их… в штаб командующего маньчжурской армией генерал–адьютанта Куропаткина.
— Ну, послали хоть в штаб его высокопревосходительства, а не куда подальше, — не потерял присутствие духа пехотный Рубанов.
— Не больно мы тут кому и нужны, — вздохнул его кавалерийский брат. — Спать в гостиницу пойдём или ещё на одну казнь поглазеем? — поинтересовался у старшего распорядком дня.
— Спать, однако, каспада енералы, — чуть подумав, с поклоном выставил ладони в сторону гостиницы Аким.
Наконец, во вторник попали в прокуренную комнату тоскливо рисующего какие–то схемы капитана генштаба.
Увидев новеньких, тот вежливо предложил им закурить, на что получил закодированный ответ кашляющего Зерендорфа:
— Спа–а–асибо. Мы уж–ж–е пок–к–кур-р-или…
Улыбнувшись, и немного разогнав ладонью дым, капитан поинтересовался, когда прибыли и где остановились. Почесал щёку. Взял из коробки на столе папиросу, почесал ею лоб, взял ручку, внимательно оглядел перо и, придвинув бумагу, быстро принялся писать.
— Начальство не любит думать, — закончив, произнёс он. — Имею в виду о пустяках, — поправил себя. — Я сам отдам бумаги на подпись начальнику штаба генералу Сахарову. Его вагон находится на специальной ветке в ста шагах от поезда командующего. Зайдите, господа, послезавтра. Готовьтесь ехать на границу с Кореей. Там есть такая речка — Ялу, куда выдвинут Восточный отряд генерала Засулича. Подпоручики Зерендорф и Рубанов зачислены в 3-ю восточно–сибирскую стрелковую дивизию генерал–майора Кашталинского. А хорунжие Фигнер и Рубанов… Вы братья? Имею в виду Рубановых?
— Так точно, господин капитан, — по–уставному ответил Глеб.
— Ясно, — покивал головой штабист. — В отдельную Забайкальскую казачью бригаду генерал–майора Павла Ивановича Мищенко, — поднявшись, пожал им руки. — До места, примерно, полторы сотни вёрст с гаком… Поэтому советую купить лошадок. Тем более кавалеристам. Полковник Орановский тоже в отряд собирается, — усмехнулся он. — Так что с ним возможно ещё повстречаетесь. Заблудиться невозможно, ибо туда без конца двуколки полковых обозов идут. А дорога времён китайских мандаринов — два всадника с трудом разъезжаются. Хорошо хоть дождей нет, — попрощался с офицерами.
Не успели купить невысоких лохматых лошадок, как хлынул ни то что дождь — целый ливень.
Накрывшись бурками, уныло тащились в конце вереницы
— Вот бы тебе, Григорий, ехать в крытой турудунке. Сухо и окошки занавешены.
— Фудутунке, — буркнул товарищ.
И всё. Больше никаких эмоций.
Поправив бурку, Рубанов тоже сделал задумчивое лицо. Он ещё хотел озвучить шутку из солдатского юмора, что лучше всего думается в нужнике и в дороге, но быстро смекнул, что развеселил бы лишь бредущих по грязи, рядом с двуколкой, нижних чинов, но не офицеров.
Со вздохом оглядев плетущихся денщиков и двуколку, в коей, помимо прочего, находилась целая коробка неплохого вина, окончательно приуныл, помыслив: «Мало взяли… Весьма недурственное французское вино по рублю бутылка».
Проехав 30 вёрст, обоз расположился в китайской деревушке.
Зерендорф за приличную мзду договорился с толстым китайцем, и тот предоставил офицерам чистую просторную фанзу, а денщикам — небольшую сараюшку.
— Чего–то вы еле ноги волочёте, — попенял Сидорову и Козлову Аким: «Сидоровый Козлов из дуэта получился, — мысленно хохотнул он. — Почти как в гимназии швейцар».
— Так грязища непролазная, вашскобродь, — чмокая сапогами, не совсем уверенно доложил Козлов.
«И к этой грязи ещё ханшина бутылку или две выдули…»
Но ругаться не хотелось, а гауптвахты поблизости не наблюдалось. Даже в бинокль.
Офицеры расселись за тесным китайским столиком и задумчиво глядели то друг на друга, то на свисающий с потолка тусклый фонарь.
Философскую тишину размышлений нарушил Козлов, притащивший огромную охапку гаоляна. Громко топая грязными сапогами и старательно отворачивая от офицеров лицо в сторону весело пляшущего жирного божка, нарисованного на стене, он растопил печь.
— Жрёт, курва, пучок за пучком, а тепла не даёт, — осудил китайскую печурку.
— Козлов, — в свою очередь осудил его Аким. — А ведь до твоего прихода полы чистые были. Хоть бы удосужился пучком соломы грязь с обуви соскрести. Нет на тебя Пал Палыча, — скорбно вздохнул Рубанов.
Вспомнив фельдфебеля, Козлов, словно от озноба, передёрнул плечами и почистил сапоги, бросив грязную солому в огонь.
— Э-эх, дровишек бы сюды, — размечтался он.
— Ты зубы не заговаривай, а сходи четыре бутылки вина принеси, — распорядился Аким. — И хлеб там завёрнут. Мясо вяленое.
Вместо вяленого мяса, толстый китаец, похожий на нарисованного божка, принёс огромное блюдо жареной свинины с бобами и подливой, а похожий на фавна Козлов — четыре бутылки вина.
— Жизнь начинает налаживаться, господа, — потёр ладони Зерендорф.
— Никита, — добродушно уже обратился к денщику Аким, — неси мой волшебный сундучок с тарелками, ложками и чашками… А потом поужинайте вяленым мясом.
До отвала наевшись, офицеры легли на покрытые циновками каны, укрывшись не высохшими ещё бурками.