Держи хвост морковкой!
Шрифт:
Помню, я провожал жену с дочкой в деревню в бабушке. Усадил их в вагон. Поезд вот-вот должен был тронуться. Я стоял на перроне, отделенный глухим стеклом. Мы переговаривались взглядами и мимикой. Я изображал подходящую для такого момента грусть. Внезапно жену осенило. Она вспомнила про самое главное. Попыталась что-то объяснить. Я показал на ухо – ничего не слышу. Она махнула рукой и бросилась к выходу. Дочка испуганно побежала следом. Я тоже поспешил к дверям вагона. Поезд уже дал первый толчок. Выглядывая из-за мощного плеча проводницы, жена крикнула:
– Если Лариска будет просить электровафельницу – не давай! Скажи, что сломалась…
Я лежал и бичевал себя, пока
Появление Людмилы в автобусе мобилизовало коллектив на проблески рыцарства. О.А. встал и церемонно поклонился. Саша разродился искрометным поэтическим экспромтом:
– Эй, не стойте слишком близко –
Этот парень в группе риска!
Я представил потупившую взор девушку и объяснил, что человеку надо доехать до Харанжино. Нам почти по пути, мы ее добросим до паромной переправы. Шоферу было все равно. Одним пассажиром больше или меньше – какая разница? Он не удивился бы, даже если в «ПАЗик» загрузили слона. Только спросил бы, куда ехать.
Саша слегка ошалел от близости чужого интима. Он вдруг почувствовал себя пленительным и остроумным. С натугой изобразил кондуктора.
– Пассажиры, у который имеются месячные, – Саша сделал паузу, – и единые проездные билеты, обязаны предъявлять их в развернутом виде…
– Пошловато, – сказал я. – Старшина бы не одобрил.
– Почему старшина? – удивилась Людмила.
Я объяснил, что это выражение из узкорегионального фольклора моего питерского окружения. Его ввели в обиход Андрей Мурай и Эдик Лопата. Они часто работают в соавторстве. Делают окололитературные пародии. Причем по раздельности они еще могут написать что-то пристойное. Что, впрочем, под вопросом. Поскольку пристойность в литературе – вещь довольно зыбкая. Но вместе Андрей и Эдик пишут только о том, что ниже пояса. Они не насилуют себя. Просто это их стихия. Милая сердцу тематика. Получается, надо сказать, остроумно. Лично мне нравится.
Однажды ребят пригласили с концертом в войсковую часть. Выступление проходило прямо в казарме. То есть ребята наконец-то дорвались до своего слушателя. Они выдали все, что могли. Даже то, что и в этих тепличных условиях выглядело рискованным. Казарма дрожала от хохота. Солдаты на несколько дней потеряли боеготовность. Они познакомились с выдающимися образцами плотного гусарского юмора.
Андрею и Эдику устроили овацию. Их долго не отпускали и умоляли приезжать еще. После концерта к ребятам застенчиво подошел простодушный старшина. Его одолевали сомнения.
– Прекрасно! Здорово! Молодцы! – шумно восхищался он. И, понизив голос, доверительно спросил: – А все-таки, если честно, немножко пошловато, да?
Теперь при случае мы ссылаемся на мнение старшины. Оно помогает верно оценить чужое творчество. В том числе и устное.
О.А. поначалу смущал Люду своей чопорностью. Он был слишком похож на критического реалиста. К тому же обиженного на невнимание к своей персоне. Подозревавшего, что вчера его надули при дележке сладкого пирога. Я хотел перед ним извиниться, только не знал, как это сделать. Я вообще готов был извиняться за грехи всего мира. Потому что рядом сидела Люда. Маленькая девочка. Зайчик и солнышко.
О.А., правда, быстро вышел из образа. В конце концов, на него смотрела красивая женщина. Он встрепенулся и распушил перья. Стал перебивать Сашу, чего раньше не наблюдалось.
Разговор шел исключительно о любви.
На всех вдруг напало какое-то сумасшедше разгульное настроение. Шофер замурлыкал лирическую песню «И выдали Ванечке клифт полосатый». Саша без усилий перешел на
Саша живописно изображал потерпевших. Кроме физических неудобств, они страдали от взаимной ревности. Мы хохотали и подначивали друг друга. Я украдкой целовал Люду, и мысль о скорой разлуке тонула где-то в глубине суматошной памяти. Казалось, что так будет всегда: вечер, сумерки, дорога и веселая компания.
– Не надо сворачивать! – крикнула вдруг Людмила шоферу. – Я с вами поеду.
Шофер лихо крутанул руль обратно. Люда прижалась ко мне и отчаянно зашептала:
– Я передумала. Я завтра домой вернусь, ладно? Свекрови что-нибудь совру. Не могу я так сразу тебя терять. Пусть у нас будет еще хотя бы одна ночь. Мне тебя мало.
Меня захлестнуло приступом щемящей нежности. Я тоже понизил голос.
– Это здорово, малыш. Девочка моя, хорошая моя. Я так хотел, чтоб ты осталась. Только боялся просить. И не надо меня терять. Ни сейчас, ни потом.
– Ты не сердишься?
– Что ты! Я страшно рад.
– Я тебе не буду в тягость. У меня деньги есть на гостиницу.
– Не надо никаких денег. Ты будешь жить у меня в номере. Пройдем мимо швейцара, да и все. У меня вообще идея, чтобы ты осталась до послезавтра. Послезавтра мы уезжаем. Еще два дня и две ночи. Самое прекрасное на свете – когда ты рядом с любимым. А мы рядом. Я раньше не знал тебя и был безлюдный. То есть без Люды. А если б мы сегодня расстались, я был бы обезлюдевший. Лишенный Люды.
– А сейчас ты какой?
– Сейчас я прилюдный. Сейчас мне хорошо.
Мы целовались уже без всякого стеснения.
– Можно поздравить молодых с первым выяснением отношений? – спросил Саша.
– Поздравляй, – ответил я. – Мы наконец-то нашли каждый свою половинку. Назло всем проискам судьбы. Так что если у тебя есть совесть и немного денег, ты можешь отменить концерт и выставить шампанское. За нас.
Он сделал вид, что не понял тонкого намека. А концерт, между прочим, не получился. Похоже, мы с О.А. перегорели по дороге. Каждый с отвращением отбывал номер. Аплодисментов почти не было. Мы, как говорят в актерской среде, «прошли под шорох собственных ресниц». О.А. простительно, у него, в общем-то, запланированный провал, а я не спас. Эмоционально выдохся. Стоял, как утюг. И настроение у всех испортилось. Мы рано привыкли к трудовым победам.
16.
С милым рай и в Шалаше.
(Приписывают Г.Е. Зиновьеву, скрывавшемуся с В.И. Лениным на ст. Разлив)
А потом снова была ночь, волшебная и прекрасная…
17.
– Ты не хочешь, чтобы я сегодня ехала с вами? – спросила Людмила.
Я замялся. Было неловко, что она так сразу угадала мое настроение.
– Видишь ли, – осторожно сказал я, – у меня такая работа. Хорошая она, плохая или никакая – другой вопрос. Я хочу ее делать так, чтобы было не стыдно. Иногда у меня получается. Иногда нет. Вчера не получилось. Во многом из-за того, что ты сидела в зале. Я думал только о тебе и ни о чем другом. Мне очень сложно так выступать. И потом сегодня последний концерт. Самый ответственный.