Держи меня крепче
Шрифт:
– Кто поверг тебя в шок? – спросила я, в общем-то, не надеясь на ответ.
Но это и понятно. Мои попытки к сарказму воспринимались людьми неадекватно. Обычно они считали, что я слишком серьезна для подобных шуток и поэтому обижались, принимая мои изречения как стремление обидеть и угнетать. Мол, у каждого бывает плохое настроение, и нечего его так активно демонстрировать. Да и сейчас настроение было препаршивым, честно говоря. Но невероятным образом мой суженный-ряженный воспринял меня если не серьезно, то полусерьезно. А если совсем на чистоту, то в его глазах плескалось нечто похожее на… страх?
– Это не шок. А искреннее желание
– Само…сох…раниться?.. – отчего-то медленно и с придыханием переспросила я. Ну, попросту мне стало страшно. Не то, чтобы я это осознавала мозгом, скорее только телом, которое заразилось от излучающего вокруг себя в диаметре метра на два ауру бессознательной тряски поджилок Шера.
Мое брутальное чмо внутренне содрогалось от перспективы выползти в коридор. А я, из чувства солидарности, конечно же, содрогалась с ним на пару. В его голосе не было и намека на боязнь, но я ее чувствовала. Неужто как во мне проснулся спящий доселе великий эмпат? Такое возможно? Или я опять впала в состоянии фантазирования… Но, определенно, его чувства сейчас были как на ладони. И это было так ново. Ощущение симбиоза чувств, то есть страхов. Ново и странно, и страхово. Каламбур какой-то.
Артем напряженно кивнул и низким голосом добавил:
– Там охрана. Так что дверь – не вариант.
Он это сказал и все рассеялось. Будто и не было никакого симбиоза. Всего лишь моя шальная мечтательная натура, которая придумала себе загадку.
Сейчас я могла решить, что он боится охраны, которая так надругалась над ним в нежном лоллипопном36 периоде, что тот случай оставил в его душе глубокий след, и правильно бы решила. Ведь так оно и было на самом деле. Но я этого не поняла в меру того, что вижу лишь вещи, лежащие на поверхности, а не то, что глубоко внутри. И, конечно же, я и представить себе не могла, что эту пикантную историю с охранниками он никогда никому не рассказывал, а я у него как бы вызывала некое странное и непонятное чувство доверия, как это бывает с близкими людьми. Но, во-первых, он и сам этого не осознавал, а во-вторых, эти фантазии были слишком невероятны, чтобы мой интеллект был способен в них поверить.
Так что я разбушевалась, неверно истолковав его чувства и свои чувства, сплюсовав их, помножив и, в конце концов, поделив. Мне хотелось устроить истерику в масштабе крупной ядерной катастрофы с летальным исходом своего оппонента. А как иначе? Ведь весь концерт лишь для него родимого.
– Что значит не вариант? – взревела во мне раненная белуга. Не знаю, что это за «фрукт», но слышала, что при ранениях ревут они истошно. И, кстати, цепляться к Тёме с дверью я тоже не хотела. Меня больше интересовал факт того, что я так лоханулась со своими поспешными выводами по поводу его душевного равновесия. Но не говорить же ему об этом. Тем более что сейчас мне стало еще жутко жаль себя, как покалеченную белугу, я же тоже ранена – в лоб и в глаз. А вдруг мой глаз не выдержит таких издевательств и покинет меня, радостно ускакав рубиться с братанами
Это я уже перестала думать к тому моменту. Потому что мерзкие охраннички уступили вакантное место в моей черепной коробке для истерики и волнений.
– Ты о чем? В ментуру хочешь? Понравилось там? А знаешь, легко. Вот дверь, – он стал поспешно вытаскивать зонт, – иди. Только я останусь тут. А ты иди, иди…
– Ты идешь со мной, – нахально заявила я, потянув его за рукав.
Мой принц затолкал зонт на место, отскочил от меня и сурово-пресурово заявил:
– Я никуда не иду. И это не обсуждается.
Разумеется, обсуждать сразу расхотелось. А вот возмущаться и ругаться нет.
– Да как ты смеешь держать меня в заложниках? – понятия не имею, где набралась такого, чувствую, сожительство с Леськой не прошло мне даром.
– В заложниках, это когда есть пистолет, наручники, ну, или веревка, на худой конец, – безапелляционно ответил он, пресекая мои неудачные попытки скопировать гневную фурию в исполнении моей верной неуравновешенной подружки. – Что из этого есть у нас?
– Мрак! – уж совсем по-Эллочкину ругнулась я, изящно махнув рукой.
Секунды три Артемка фокусировал на мне васильковые глазки, то есть глазища, а затем расхохотался. Вернее, заржал как зритель на концерте Задорнова громкостью, как минимум, в двадцать зрителей хором. Боюсь, мои барабанные перепонки этого насилия не выдержат и лопнут. Что же смешного на этот раз? Нет, я, конечно, в курсе, что «изящно махнув рукой» – это такой литературный термин как оксюморон, потому что «я» и «изящность» вещи уму непостижимые, как живые мертвецы (хотя вот зомби, например, это активно отрицают и даже устраивают пикеты на кладбище), но вот он-то чего заливается? Ух, треснуть бы ему сейчас…
От этой роковой оплошности (почему роковой? Почему оплошности? Просто вряд ли бы я имела возможность существовать, если бы хоть мизинец на драгоценном теле этого самоуверенного парня был мною покорёжен) меня спас он сам, перестав хохотать и рванув к вновь к шкафам. Что могло говорить лишь об одном – его посетила гениальная идея.
Из ящичка комода он вынул нечто удивительное и даже имел попытку нацепить это на меня. Весьма удачную попытку. Но после того, как я смела лицезреть себя в зеркале, спазмы хохота скрутили и меня. Давно я так не смеялась. Да еще и на пару с этим контуженным идиотом. Хотя я и сама не лучше.
Отсмеявшись, я все же рискнула спросить, зачем наряжать меня в «это», а он лишь сунул мне в руки фотографию, сметенную с тумбочки. На ней красовалась женщина. Очень экстравагантная особа. В розовом боа (том самом, что нацепил мне на шею Артем, то самое, что вкупе с остальными вещичками – халатом гейши и солнцезащитными очками – смотрелось просто сногсшибательно, я бы сказала смехо-сногсшибательно) и еще черт знает в чем. У нее со вкусом были явные проблемы, даже я, человек не знакомый с фэшн-стайлом, это осознаю, но, держа эту фотографию в руках, я отчаянно рвалась понять, что у нее было от Эллочки и, почему гадёныш проассоциировал нас троих как единое целое, но Шеровский гениальный план, а судя по его хитрющему взгляду, он у него был именно таким, но что больше угнетало – он у него был, мне заранее не импонировал…