Держи меня крепче
Шрифт:
– Эээ… Ты сошел с ума, да? У тебя типа шарики… за ролики… Да? – умирающим голосом вопрошал сын, не надеясь на ответ.
Но отец его не слушал, а самозабвенно приступил к чтению лекции на тему полного выноса мозга у своего несчастного чада, которое бессильно примостилось на кровати и пыталось изо всех сил отключиться от внешних звуков, включающих зудящий, переполненный решимости, голос, предпринявший очередную попытку воспитания.
Именно в течение его двухчасового монолога, Стасу и пришла идея отгородиться от внешнего вмешательства в его личную жизнь, всяких нежданных персонажей. Он составил список лиц, которым
Соня подобное надругательство над нею в частности считала полным фетишем, впрочем, и финишем его сумасшествия, и не страдала тем, чтобы вломиться без пароля, открывая дверь с ноги, пиная ее со всей дури так сильно, что не то, чтобы замок сам по себе открывался, но и сама дверь норовила соскочить с петель.
И сейчас она, верная своим решительным принципам, вломилась к брату, ворвавшись в комнату, которая была освещена лишь экраном монитора, не выключаемого не днем, ни ночью. Окна же были зашторены плотным черным материалом, не пропускающим в комнату солнечных лучей. Идея подобных занавесок принадлежала Сене, который обнаружил в себе еще одну страсть кроме любви к съемке – фотографию, и соорудил в их общей комнате нечто вроде фотостудии. Впрочем, света от монитора вполне хватило, чтобы обнаружить, что ее любимый братец, не в пример своему обычному посту у предмета обожания, все еще нежится в кровати, укрывшись с головой простыней. Соне подобное поведение показалось кощунственным, и она поспешила исправить положение, раздвинув шторы и выудив его, малахольного, из объятий морфея сорвав с него простынку.
– Пипец! Картина маслом – «Не ждали»! Я от вас тащусь! – проорала Сонька, увидев представшую ее очам картину.
Огласивший комнату вопль выудил бы из состояния беспробудного сна даже покойника, так что парочка, до вмешательства Сони мирно сопевшая и нежащаяся в объятиях друг друга, подскочила и стала нервно озираться по сторонам, с трудом продирая глаза сквозь разомлевшие веки, еще не до конца осознавав того, что ночь отдала свои права утру, а утро уже успело раскланяться и передать контрольный пакет акций по управлению сутками дню. В конце концов, глаза обоих застуканных все же распахнулись, явив миру сокрытое в них удивление, ошарашенность неожиданным местоположением и соседством.
– Ты меня в постель затащил, сволочь! – вместо пожелания доброго утра возопила Леся, все еще одетая в свой императорский костюм, правда, изрядно потрепавшийся и порванный местами, уже не подлежащий вторичному восстановлению.
Ее прическа также истрепалась, волосы выбились из-под королевской диадемы, образовав на голове воронье гнездо, ажурные перчатки были безвозвратно утеряны, но макияж был все еще безупречен, как и перед балом, хотя подведи ее к зеркалу, Леся не поскупилась бы на анти-комплименты для собственной многострадальной персоны, но на скуле оставался отчетливый след чьих-то неаккуратных рук или кулачков.
– Я? Тебя? – в удивлении переспросил Егор, с трудом вспоминая, каким образом это чудо оказалось в его кровати и сейчас делит с ним ложе.
– Ты меня домогался! – кинула в него новым обвинением возмущенная и чувствующая себя типичной шалавой девушка.
– Ты в своем уме? Да я пальцем щелкну – вокруг меня
Еще большей уверенности в этом добавляло отсутствие на нем футболки и полное обнажение торса, хотя штаны и кроссы все еще оставались на нем. Что вводило его в ступор, ведь снимать обувь в прихожей – что-то вроде ритуала, к которому его приучили в детстве, и которому он следовал даже в Лондоне, где вся общественность поголовно отказывалась снимать обувку дома.
– Это ты с ума сошел, как только увидел меня! С того самого дня меня так и преследуют твои маслянистые похотливые глазки!
– У тебя мания величия, женщина! – искренне удивился обладатель благородных выразительных серых глаз.
– Ты еще меня оскорблять будешь, извращенец!
С гневным криком она схватила подушку и начала методично огревать по лицу не ожидавшего подобного подвоха Егора, который все же изловчился отобрать у нее из рук безобидную подушку, ставшую в ее руках безжалостным орудием убийства.
– Психи, – сказала Сонька и учапала на кухню за шоколадом, прокручивая в голове, что в ее жизни все намного лучше, чем у этих душевнобольных недоразвитых калек, хромающих на одну единственную на двоих извилину.
А тем временем «психи» уже катались по полу в попытке одержать верх и доказать друг другу, что «я прав, а ты виновен!« Способ детский, но выверенный временем, традиции его не устареют никогда.
– Гад! Обесчестил меня и радуется, тупоголовое животное! – надрывалась Леся.
– Сама дура больная на голову, нимфоманка хренова! – не оставался в долгу Егор.
– Я тебе череп размозжу и докажу, что там мозгов и на ложку не наберется!
– И кто после этого извращенец?
– Ты! – без доли сомнения в голосе выплюнула Леська.
– Заткнись! – не выдержал парень и выверенным движением сжал ее руки, задрав их выше головы, а сам примостился на нее сверху, сжимая коленями трепыхающееся тело, другой рукой зажал ей рот и всем своим видом доказал превосходство мужского начала над женским, все же сильный пол и все такое…
– Давай успокоимся и воспроизведем вчерашнюю ночь, – спокойным тоном предложил Егор.
На что Леся в согласии медленно моргнула и с наслаждением впилась своими острыми зубками в его ладонь, наглядно транслируя, как с ней поступать не рекомендуется. Парень взвыл и схватился за укушенное место, попутно вскочив на ноги и пятясь от «машины убийства», коей она перед ним предстала, сдвинув к переносице в злобном порыве брови, устремив на него пылающие немилосердным гневом глаза, поджав пухлые губы в тонкую линию и раздувая ноздри, как бык на корриде. Ее руки были в состоянии изготовки, чтобы расцарапать лицо и отомстить за все.
– Тихо-тихо… Тсс…– приступил к попыткам успокоения гневной фурии Егор.
– Тсс???
– Тихо, красавица, успокойся…
– Я спокойна, – проорала ему в лицо Леся. – Сам успокаивайся!
– Мы оба должны успокоиться, Лесенька, солнышко, милая моя девочка…
– Не твоя! И не милая! – продолжала ор вселившаяся в чудо-девочку фурия.
– Не моя. Но солнышко… Красавица…
– Все! Хорош! Прекрати этот психологический треп! Я не идиотка, понял? Кретин! – Расколола его потуги девушка.