Десну перешли батальоны
Шрифт:
Парты из класса вынесли. В одном углу стоял стол и возле него уже сидели Писарчук с Прохором Вариводой. Полукругом стояли кулаки, а дальше, в большой толпе — Надводнюк, Бояр, Малышенко, Клесун, Тяжкий.
Бровченко, в военной форме, но без погон, поздоровался с Надводнюком и его товарищами, подошел к окну. Рядом с Бровченко — Муся и Марьянка. Соболевский со своими остановился возле кулаков.
Молча входили крестьяне, занимали свободные места, исподлобья поглядывали на стол. Сбивая принесенную на лаптях грязь, они смотрели на крепкие сапоги кулаков, громко
Федор Трофимович снял черную смушковую шапку, откашлялся, обвел глазами передних и объявил:
— Начнем!
Фронтовики разошлись в разные стороны: Надводнюк — в центре, Бояр — справа, где группировались люди из Супруновки, Клесун — среди ивашковцев, Малышенко — среди лозовчан, а Ананий — с кулишевчанами. Писарчук заметил это движение, весь передернулся, скомкал шапку в руках, снова бросил ее на стол, внимательно посмотрел на кулаков и высоким фальцетом выкрикнул:
— Начнем, граждане!.. Приказываю, чтобы было тихо и чтобы не ходили!.. Здесь нам из уездного комитета прислали бумагу. Варивода нам ее прочтет, а я скажу сейчас о ней. Есть люди, которые забывают власть и бога. Беспорядки заводят, чужое имущество грабят. В некоторых селах — пожар за пожаром. У нас, слава богу, народ не такой, этого нет. Нужно так сделать, чтоб и не было беспорядков.
Крестьяне стояли молча, опустив головы. Изредка кто-нибудь кашлял, надрывно и глубоко. Федор Трофимович, обдергивая чемерку, продолжал уже вкрадчивым, тихим голосом:
— Я так скажу. Есть у нас богом и народом поставленная власть, значит надо ее слушать! Теперь все равны и одинаковы, нет теперь царизма, а есть свобода. Закон для всех один… Вот будет Учредительное собрание, делегатов своих туда выберем, так они разберутся, как в дальнейшем жить будем, и о земле решат. Я по-дружески советую поддерживать порядок и подчиняться власти… В бумаге сказано круто, но нам не надо допускать до этого. И еще я скажу, что в нашем селе есть такие люди, которые подбивают народ. А вы, граждане, их не слушайте — помните, что за беспорядки власть будет строго наказывать! — Федор Трофимович повысил голос: — Приедут, заберут, как в других селах, по тюрьмам таскать будут. Тогда на себя пеняйте, сами будете виноваты, если моего доброго совета не послушаетесь. Власть наша говорит, чтобы мы жили в согласии и тихо. Тогда все будет хорошо и всем будет хорошо. — Острым, подозрительным взглядом Федор Трофимович обвел собравшихся, но никто на него не смотрел. В комнате царили молчание и тишина, словно никого здесь не было. Федор Трофимович вытащил из кармана платок и вытер вспотевшие острые скулы. — Теперь пусть писарь прочтет бумагу из уездного комитета. Читай, Варивода!
Варивода уж слишком поспешно схватил со стола бумагу, откашлялся и начал читать. Надводнюк презрительно усмехнулся и, прищурившись, посмотрел на Бояра. Тот тоже посмотрел на Вариводу и сплюнул.
«В уезде стало известно, — читал Варивода, — что в некоторых селах нашего уезда начались бесчинства. А творят эти бесчинства разные темные люди
— Слышали? — прервал чтение Писарчук.
Никто ничего не ответил. Дмитро незаметно протиснулся к столу, стал за спиной Федора Трофимовича, смотрел в «уездную бумагу». Варивода продолжал читать:
«Так поступают враги народной свободы и народной власти. Сосницкий уездный комитет и уездный комиссар оповещают всех граждан, что если подобные дела будут и дальше, то с такими людьми расправа будет по закону. У нас есть достаточно вооруженной силы, чтобы прекратить такие бесчинства, а виновных будем арестовывать и сажать в тюрьмы…»
В зале было тихо. Казалось, Варивода читает для себя одного. Никто ни одним звуком не реагировал на «уездную бумагу». И вдруг в напряженную тишину ворвался властный голос Надводнюка:
— Это ложь, граждане! — Он высоко поднял руку. — Ложь!
Зал сразу ожил. Все, как один, подняли головы, придвинулись ближе к столу. Кулаки тесным кольцом окружили Федора Тимофеевича и поглядывали на Надводнюка, удивляясь, когда он успел пробраться к столу. У окна, скрестив на груди руки, посмеивался Петр Варфоломеевич. Рыхлов что-то скороговоркой шептал на ухо Соболевскому, тот покашливал. Глафира Платоновна испуганно озиралась.
— Эту бумагу они сами написали. Из уезда такой бумаги не было! — крикнул Надводнюк. Вокруг него сразу же, еще даже не разобравшись в чем дело, собрались фронтовики.
— Ты чего языком треплешь? — гневно скосив глаза, заорал Писарчук.
— Давай сюда бумагу! Мы посмотрим!..
— Читай, кто грамотный!..
— Вот какие «собственники». Запугивают!
— Читай, читай! — требовал зал.
Крестьяне напирали на стол. Лица у них были мрачные и взволнованные. Варивода растерялся, поднял руку с листком. Писарчук выхватил его из рук писаря и вскочил на табурет.
— Граждане! Граждане! Вот бумага, смотрите! — он быстро вертел ее во все стороны. — Уездная!
— Ложь! — закричал еще громче Надводнюк. — Бумага не по форме, нет штампа и печати. Я хорошо видел. Писарь Варивода ее писал. Сами надиктовали…
— Дай сюда! — требовал Ананий.
— Мы все видим.
— К черту такую власть!..
— Довольно нашу кровь пить!
— Бумагу давай сюда!
— Тихо!
— Чего тихо?.. Бумагу проверим!..
Кричали зло, требовали бумагу. Кулаки под напором толпы отступили в угол. Писарчук запрятал бумагу за пазуху.
— Прячешь?
— Значит, врешь!
— Боишься показать — значит, сами написали!
— Запугать хотел?
— У самого закрома трещат…
— Шкуру свою спасаешь?
— Боже мой, боже! Папа, Владимир, что ж это такое? — заплакала Глафира Платоновна.
На табуретку вскочил Надводнюк.
— Граждане, видите, чем вас запугивают? Бумаги пишут сами. Разве такие людишки постоят за все общество? Вот в соседних селах такую власть переизбрали. Кулаки против народа. Такая власть нам не нужна!