Десять кругов ада
Шрифт:
Осмотрел Батя ворона, остался доволен, подбросил его в воздух:
– Лети, стерва. Да не потеряй заклад!
Васька, заработав мощно крыльями, взмыл вверх, полетел в сторону колонии, домой. Значит, через пятнадцать минут он будет сидеть под кроватью и там станет дожидаться нас со своим драгоценным грузом, который нам в Зону не пронести мимо Шакалова.
Летел Васька, а я смотрел ему вслед, любовался.
– Вот бы мне так, - говорю.
– Мечтатель, - хмыкнул Батя.
– Хотя один инженер тут, калякают, вертолет из бензопилы сконструировал. Да малость не рассчитал: взлететь-то
– А на вышке что?
– не поверил я.
– Почему не стреляли?
– А чего им стрелять? Висит да висит себе в воздухе, не улетает ведь. Ну а потом грохнулся с высотищи. Мокрое место осталось. Сам себя наказал.
– Что значит - наказал?
– не понимаю.
– Зря, что ли, он это сделал? На свободу охота, прав он.
– Прав, - согласился Батя, но как-то невесело.
– Да, - размечтался я тут.
– Вот сейчас бы вертолет сюда. С кентами! Сбросили бы лестницу, да?
– Кенты, менты - один хрен... все равно поймают.
– Батя не был настроен на такие разговоры, все это считал блажью.
– Сейчас на воле кентов нет. Круговая порука исчезла. Извелись воры - так, шушера одна. Сегодня - кент, пока денежка есть, а завтра - мент. Вот так-то, Сынка. Хватит пустомелить.
Так вот он в последнее время и говорил на все мои мечтания, которые еще месяц-два назад у него вызывали интерес и встречное желание пофантазировать.
Кипятильник заурчал в банке, заварили чифирь. Тут и Грузин пожаловал.
– Привет, Кацо! Садись, чаю попьем, - пригласил Батя.
Я возмущенно обращаюсь к гостю:
– Гоги, Батя толкует - бежать нет смысла. Один хрен - сдадут!
– и все угомониться не могу, все про побег ворочу, хоть я-то в него и не собирался...
– Обмельчал народ...
– роняет Батя, закрывая тему.
– Сознательные стали, как замполит говорит, - ухмыляется Гоги.
– Даже воротит от такой сознательности. Сын отца сажает, жена мужа...
– И муж жену не бьет, как раньше... а сын мать не защищает, - сурово добавил Батя.
А я вспомнил своего пьяного папашу, он частенько лез на маму с кулаками. И толку мало с такого воспитания.
– Хватит мести пургу!
– Батя неожиданно разозлился.
– Хоть чай давайте попьем спокойно, без разговоров.
Замолкли мы. Гоги достал пару конфет. Отхлебнул два своих глотка, передал Бате. А мне говорит:
– Володя, нэ советую тэбе бегать. Далеко нэ убэжишь в наше время. Как говорится в программэ партии, "в условиях социализма каждый выбившийся из колеи может вернуться к полэзной дэятельности". Сдадут, сявки. Отсидишь, вернэшься и будешь вкалывать ужэ на сэбя. Жэ-нишься...
– улыбается, но как-то криво.
– Многие и вправду вэрят байкам, а я уже нэт.
– Почему?
– спрашиваю, тоже злюсь на них, на обоих.
– Вот освободился я первый раз, так? Что дэлать? На руководящую работу нэ бэрут. Дорогой, говорят, Гагарадзе, ты, извэни, судимый. А я ведь инженэр винодэл, пять лэт проучился. И что? Даже мастэром нэ бэрут...
– Гоги разволновался, а когда так с ним бывало, говорил он с сильным акцентом. Простым мастэром нэ бэрут, понымаешь?! Потому укатил
– Концы в воду не успел спрятать?
– ухмыльнулся Батя. А Гагарадзе будто не слышал.
– В Амэрике это бизнес называется. Там нас уважают, а здэсь - сажают. А ведь нужно частное предприниматэльство, нужно заинтэресовать чэловека. Все воруют, факт, но нэ всэ палятся. На сто пятьдесят, Батя, нэ проживешь. Надо сэмь лет ни есть ни пить, чтобы купить самую позорную машину. Это что такое, нэ издэвательство над чэловеком?! Люды воруют, и правильно дэлают.
– Он с наслаждением закурил, он все делал с наслаждением.
Смотрю, Батя опять поскучнел, надоел ему этот трещало.
ЗОНА. ВОРОНЦОВ
Ну, и что лабуду эту гнать - экономика, аля-маля. Машина мне на хрен не нужна, если бабки есть, я и такси поймаю. А Володька рот разинул, пялит зенки на Кацо.
– Хорош лапшу кидать, - говорю.
– Кацо, не трави душу. Айда домой.
А тот еще напоследок.
– Скажу, - говорит, - одно: дэньги дэлают всё. И даже свободу! А преступники те, кто наверху взятки бэрет.
Пошли, значит. А Володька все от Кацо не отстает.
– А наш отрядный, Мамочка, тоже берет?
– спрашивает.
– Все бэрут. Нет такого, кто бы нэ брал. Вон, смотри, что Волков, опер поганый, вытворяет...
– Хватит!
– Тут я уже рявкнул: - Мамочка не берет!
Затихли.
– Бать?
– Кацо спрашивает.
– А Васька твой не может крутануться по два рейса?
– Пока не пробовал, да и кто его там примет, надо ж еще одного человека... Он сейчас с этой плиткой сидит, нас дожидается.
– Понымаешь, дэнь рождения скоро, чай нужен.
– Гоги смотрит просительно. Барыга мой в Зонэ запалился, купить нэ у кого, а чэрез вахту... сам знаешь...
– Посмотрю, - отрубил.
Сам-то знаю, как же его надрессируешь на две ходки? Не получится, Кацо.
Дошли до административного корпуса, там бригады выстраивались в колонну, ожидая съема с работы. Прапора отсчитывали зэков по пятеркам. Двинулись наконец. По бокам конвоиры, глаза бы на них не глядели, с овчарками слюнявыми, да крики их: "Подтянись! Не растягивайся!" Вас бы раз после работы так прогнать, посмотрел бы, как подтянулись...
– Ведущий, укороти шаг! Быстрее, быстрее!
– Это молодой лейтенант выделывается.
Зло такое взяло, сил нет. Иду по этой утрамбованной тысячами ног дороге и думаю, сколько же мне топать по ней и смотреть вот на эти стоптанные задники чьих-то сапог?
Когда ж это кончится, Господи? На всех зло взяло - на Володьку, на себя, на Кацо, брехуна... Все у них там куплено: институт, должность... Тоже мне, еще один недовольный интеллигент выискался. Вот у него был дом полная чаша, а все одно воровал и воровал. Это же надо - на руках сотни тысяч рублей, килограммы золота, бриллианты. Казалось бы - живи, не растратишь за всю жизнь. Ан нет! Все мало и мало. Вот и рассуди теперь, кому отпущено на печке греться, а кому дрова рубить? Эх, хотя бы разок увидеть море, хотя бы глазком взглянуть на бескрайность эту и хлебнуть той соленой, с горчинкой воды, о которой только слышал...