Десять кругов ада
Шрифт:
Вот и дошли... Зона - вот она, рядом. Здесь, где трасса вливается в деревянный коридор, окрики конвоя затихают, и наступает долгожданная тишина.
НЕБО. ВОРОН
Я смотрел за хозяином, читал его мысли и поражался... Там не было рецидивиста... Они были полны светлой лирики.
...вот дуб, вековой и одинокий, за высоким забором - вечно он меня притягивает, этот корявый исполин. Каждый же день проходишь мимо, мог бы и примелькаться, ан нет - смотрю и смотрю, что-то в нем есть такое... если я разгадаю его, то утихнут мои тревоги. Тоска и боль исчезнут... надо постичь загадку этого дуба,
У лукоморья дуб зеленый,
Златая цепь на дубе том...
И днем и ночью мент ученый
Все ходит по цепи кругом...
"Златая цепь на нас обоих..." И печально вздохнул...
Голова колонны уперлась в железные ворота. Вознесся вверх колодезным журавлем полосатый шлагбаум, начался привычный отсчет - "пять, десять... пятнадцать, двадцать..." Люди жертвами Молоху падали в алчную глотку Зоны...
И сразу заметался в глумливом шмоне неугомонный Шакалов. Кого-то уводили в пристройку, чтобы раздеть догола и, поигрывая дубинками, смеяться там над мерзнущим беззащитным человеком, и непременно стукнуть его по закрываемому причинному месту, и заставить нагнуться, и заглянуть ему в задний проход, действительно ли ища загашник анаши или просто издеваясь - не поймешь... Изо дня в день вершили эту унизительную процедуру, имея неограниченную власть и упиваясь ею, и оскорбляя голых, и думая, что нет никакого Суда Господня и никто и никогда не вспомнит их издевки и зверские удары, пронзающие человека лютой болью, а насильников - сладостью власти.
Но... Властен Другой...
ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
Вошел в кабинет Квазимода со вчерашним чувством, что все будет хорошо, майор не такой уж и сухарь служака, что делает все по Уставу. А значит, вопрос с Васькой может решиться просто и без начальственных истерик, по-человечески. Вот только как? Но вначале надо утвердиться - точно ли это тот офицер перед ним, из далекого пятьдесят шестого?
Но майор эту задачку решил сам.
– Садитесь, - пригласил приветливо зэка.
– Вам когда-нибудь приходилось сопровождать в туалет офицера?
– Так это были вы?
– хрипло убеждается в своих догадках Воронцов.
Майор кивнул:
– Так это я. Не окажись тогда на вышке умного полковника Рысакова, не сидеть бы сейчас нам с вами здесь.
– Да-а...
– протянул Воронцов.
– Только не понимаю, зачем тогда помощник прокурора крутил понт? Хотел показаться героем?
– пожал Батя плечами.
– Возможно, и так... Лисин, его арестовали.
– За что?
– удивился Квазимода.
– Он оказался не тем, за кого себя выдавал. А вот вы, Воронцов, скажите честно, не подумали тогда убежать?
– Медведев пытливо прищурился.
– Сегодня, когда прошло уже двадцать шесть лет, есть ли смысл скрывать?
– А чего обманывать-то... Я тогда пацан еще был, какой побег...
– твердо сказал Батя.
– Ну а кто затеял тогда бучу?
– Да никто, стихийно все получилось, я и сам не ожидал. Возмутились все разом, и вот... пошло-поехало. Мол, сегодня одного прикокнут, завтра другого. А разве не так было?
–
– За два месяца до меня загасили другого человека, и дело замяли...
Медведев понимающе кивнул.
– Когда освободились в первый раз?
Воронцов ответил не сразу.
– Освобождался я зеленым прокурором... дернул на травку. Через год выпасли, - тихо, с неохотой ответил.
– Семь лет не досидел от первого срока.
– Ведь это после того, как в шестьдесят первом сбрасывали сроки? Выездные комиссии были?
Собеседник мрачно кивнул.
– Вам сбросили?
– Пять лет...
– А... я уже забыл, за что вас в первый раз арестовали?
– В пятьдесят пятом, вооруженный разбой, - вяло сказал и примолк Квазимода.
На душе лютая тоска... Вот и пришел черед подвести итоги. И они тяжки...
– Помню... Дело "Черного князя"... Как же ты попал к ним в восемнадцать лет?
Иван хмуро вздохнул и опустил глаза, не хотел он ворошить свою душу. Знал, еще тошнее станет, нет радости в былых подвигах, только злость на себя...
НЕБО. ВОРОН
Я отвечу, потому как не дождется исповеди майор от хозяина. Я его историю знаю хорошо, считывал я все из его сознания, чтобы занести в Книгу Жизни... Итак, том восьмой, воплощение Ивана Воронцова... Читаем, блок 24/6, абзацы 34-35:
...Попал в воровскую шайку в пятнадцать лет, после побега из детдома. На "малине" познакомился с авторитетным бандитом. Селезень - потомственный вор и кривляка, любил наряжаться и глотал черную икру ложками, за что получил такое прозвище. Этому обучил и голодного Ваньку-детдомовца и объяснил, как можно добывать эту икру - много и постоянно. Селезнев был неуловимым "Черным князем", его так и не взяли. Кому не кружат голову по юности лет смелый герой... запретная дерзкая романтика, тайны, показной шик... Вот парнишка и разинул рот от гордости, что посвящен в круг "избранных"...
Ваньку пятого сентября подхватил в подворотне сильный веселый человек в милицейской форме, убитый вором Селезнем через четыре месяца при штурме "малины".
ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
– Да что прошлое ворошить, жизнь не переделать...
– отвернулся к окну Воронцов.
Медведев вздохнул, снял очки, чтобы лучше разглядеть собеседника. Стал обычным стареющим мужиком в мешковатой военной форме.
– Так...
– подвинул к себе личное дело Ивана, полистал.
– Второй раз поменьше дали, всего двенадцать. Девять за преступление, два за побег, семь лет недосиженных. Дали не пятнадцать, не потолок.
– А от этого не легче...
– равнодушно бросил Воронцов, потеряв весь интерес к разговору.
– Не легче...
– согласился Медведев.
– Но и от приставленного к боку пистолета не легче. И от золота, украденного у государства.
– А у меня все его изъяли...
– А если бы не изъяли?
– поднял голову Медведев и увидел, как у зэка Квазимоды хищно вздрагивают ноздри.
Понял, что контакт потерян. Замолчал, достал папиросу, закурил. Сидящему напротив не предложил, надо было теперь уже держать дистанцию, другой пошел у них разговор.