Десять кругов ада

Костомаров Леонид

– Ну... обидится, потом мне несдобровать...
– мнется.

– Это приказ, Глухарь. Если будете всего бояться, на волю не скоро попадете.

Покраснел, почесывает голову - домой-то хочется. Пусть решает. Не мне же этого идиота в наколках малевать? Подходим к стенду "Крокодил", я глянул на него и засмеялся. На обратной стороне какого-то плаката картина неизвестного художника. Стоит на трибуне медведь в фуражке и майорских погонах, одна лапа на перевязи, другой отдает честь. А перед ним проходит парадом весь шестой

отряд в пионерских галстуках и трусах, правые руки в наколках отвечают пионерским салютом. Подписана торжественная картина крупными буквами: "Братва, не бздеть: наш вождь - Медведь". Полюбовался я и свернул шедевр в трубочку, для домашнего музея.

– Пришли ко мне Гуськова, - велел завхозу.

Входит тот, лицом скорбит, болезненный вроде весь. А я-то знаю, в чем причина его болезней...

ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ

– Как здоровье?
– спрашивает майор Гуськова - само участие, прямо сестра милосердия, а не погонник.

Тот от такого тона было растерялся, но собрался, потянул продуманную тактику.

– Болею вот, кашель. Простудился. Легкие тоже побаливают, - и для убедительности покашливает Гусек лапчатый.

– Да, да...
– участливо оглядывает его майор.

Но Гуськов чувствует - тут дело нечисто, напрягается весь, что-то задумал Мамочка.

– А что, Гуськов, затемнения у тебя в легких нет, - вздохнул майор.

– Как нет?

– Нет...
– улыбнулся Медведев, - поздравляю. Флюорография показала.

– Когда показала?
– хрипло спросил он и понял, куда клонит Мамочка здоровым его сделать хочет, заставить ломить на хозяина.

– Месяц назад, - прочел в бумажке Медведев.
– Ты в полном порядке, Гусек...

– Не болело бы - не жаловался!..
– пошел в атаку зэк.
– Не было температуры бы...

Майор понимающе кивнул, медленно-медленно потянулся, достал что-то завернутое в тряпицу из стола, положил перед собой. Весело посмотрел на Гуська.

ЗОНА. ГУСЬКОВ

Я аж взмок: что ж, думаю, сука Мамочка мне еще прикантовал? Что-то засек при шмоне в бараке? Да вроде ничего в тумбочке не было. Что ж еще? Может, трубку нашел, что курили? Нет. Ну что, что?!

Смотрит и скалится. Тряпочка эта лежит, тянет он и кайфует, сволота...

Ну, разворачивает он ее, а там - градусник. Ага... понял. Все, залапил Медведь...

– Не верите, что ли?!
– беру на испуг. Качает головой - не верит.

– А если сознаешься, могу проверку градусником отложить.

– В чем?

– Какую дрянь жрете, чтобы температура была? Кто ее приносит?

– А если температуры сейчас нет?
– пру буром, а сам думаю: погорел, Гусек...

– Значит, пойдешь в изолятор, - лыбится погонник.

Иду на сознанку. А что делать-то?!

– А если сознаюсь?

– Не торгуйся, - говорит, - получишь меньше тогда, понятно. И свидание сохраню.

Соображаю, сколь это - меньше? И стоит ли ради этого рассказывать? Нет,

что я, ссучился, что ли?

Не сознаюсь, беру градусник. Ничего он, конечно, не показывает, понятно, и через десять минут уже иду на вахту, докладываю капитану Баранову, что меня отправили в изолятор. Молодец, Мамочка. Спасибо...

ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ

Не знал ведь Гуськов, что еще утром расколол майор Крохалева и тот рассказал, какую дурь они курят. На пару часов подскакивает температура... Прикидываются больными...

Вечерело. В кабинет заползали тени и пугающие блики, их гнала в него урчащая за окном Зона. Василий Иванович устало сидел, не зажигая света, так лучше думалось. Из форточки наносило чем-то паленым, словно горел на проволоке с током беглый зэк...

Сравнение пришло не случайно - Медведев чувствовал, что вроде бы спящая в оцепенении застывшего времени Зона на самом деле не спит, в ней тайно бурлят внутренние процессы. Словно медленно тлеет где-то фитиль и огонь ползет к пороховой бочке, запах его слышен всем, все чуют опасность взрыва, но лень выйти и потушить его, мол, прогорит, да и только... Но может так рвануть!

Внутри Зоны мало что прогорало бесследно, взрыв грохотал внезапно: массовый побег, кровавая разборка, бунт.

Постучался и вошел в потемках Воронцов... Медведев угадал в полумраке коренастую фигуру, спутать его ни с кем было нельзя.

– Садитесь, Воронцов. Тут видел я вашу птицу. Жаль, конечно, что так вышло. Что произошло?

– Ударился в стекло...
– сухо отозвался Батя.

– Странно, - рассеянно заметил Медведев.
– Птица умная, осторожная, как же...

Воронцов не ответил.

– Еще одна тайна, - с тоской заметил майор.
– Как не погибла-то. Может, лучше мне ее взять с собой? Пусть у меня пока поживет, так и быть, пока не поправится. А там отвезу я ее подальше да выпущу. Мне как раз на той неделе в область ехать.

Воронцов сидел в темноте немой недвижной скалой, даже дыхания не слышно.

– Ну что, Иван Максимович?

Тишина.

– Ну, не для того ж вы подобрали его, вылечили, чтобы погиб он от чьей-нибудь шальной пули или дурной руки?

– Ну-у...
– гукнул в темноте хриплый басок Бати.

– Ты же веришь мне? Что мне тебя, как маленького, уговаривать.

– Хорошо, - ясно сказал из темноты Квазимода.
– Только завтра, гражданин майор.

– Завтра так завтра, - согласился Медведев.
– Иди.

МЕЖДУ НЕБОМ И ЗЕМЛЕЙ. ПАШКА ГУСЬКОВ

После обеда осторожно, не глядя вниз и чуть подвывая от страха, я опять забрался на башенный кран восьмого участка.

Земляк Сычов, сумевший при сидячей своей работе отрастить животик, обветренный и задубевший на своей верхотуре, относился ко мне свысока, как к младшему, хотя были одного возраста. Еще бы, он при ответственной должности крановщик, а балабол Гусек на подхвате, бери больше - кидай дальше.