Десять кругов ада
Шрифт:
– Это откуда такая пачка десяток, - даже понюхал ее, - пахнут денежки зоной...
Я так и обмер, растерялся... бе-ме....
– В долг взял, мотоцикл собрался с коляской покупать для рыбалки...
– У кого занял, фамилия, быстро!
– Бе-ме...
Голову поднял... А он уже не улыбается, так и прожигает глазищами и твердо, уверенно говорит:
– Этого уже достаточно, чтобы впаять тебе срок за наркотики... Но жалко мне тебя, все же работник органов... пенсионер, срам-то какой!
– Какие наркотики! Ты очумел?
– Молчи уж...
И все... Сник я, сломался.
–
– Так.
– Им ни слова, что у тебя был. Я их возьму с поличным. У тебя же четверо детей, внуки. Ой, дурак... Алкаш...
И ушел, больно швырнув мне пачкой денег в лицо.
Я напился по дороге домой, хотел покончить с собой путем замерзания... Залег в снег... Никак уснуть не могу, зубы от страха и холода стучат.
Все передумал, как посадят, как семья без меня будет, плачу как баба и эти десятки рву на кусочки... Спятил вовсе... И уснул все же, но почти у подъезда... Пьяный, а помирать не хочется...
ЗОНА. ФИЛИН
Меринов же вдруг пропал. Сунулся я к нему, неужто, думаю, Мамочка на него настучал, узнал что... Волнуюсь.
Меринов, говорят мне, серьезно простыл, в больнице лежит. Выйдет не раньше Нового года. Ясно, надо быстро дурь эту сбывать и уходить, ждать нечего. Только бы Поп не подвел... А пока написал я письмо Квазимоде, чтобы призвал он к порядку воровскому Джигита, ведь до конца он так и не расплатился.
НЕБО. ВОРОН
Боже, как же это скучно. Опять рыскали по баракам прапорщики, находили обалдевших от кукнара заключенных, тащили их на вахту, составляли протоколы, а те улыбались дебильными улыбками, и ничего не хотели, и ни о чем не жалели, отдавая все за затяжку наркотика. Филин же наблюдал за общей картиной и тихонько разлагал своих товарищей, за их деньги ночью тихо попивая чаек с конфетками. Разомлев от него, он засыпал спокойным сном праведника. Наркотики он не употреблял, жалел здоровье и очень заботился о своем нетленном организме. И проверявшие его каждую ночь, как склонного к побегу, прапорщики неизменно находили его мирно и тихо спящим, в добром здравии - свежего и пышущего здоровьем. И злился Медведев, и радовался Волков, и шла жизнь, что приносила одним радость, другим грусть, проходила в общем-то скучно и бессмысленно. Я, конечно, не вправе судить поступки людей, но, поверьте, до чего ж это скучно и бестолково - все, что внизу происходит.
ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
Все шло, как шло.
Опять утро и общее молчание, особо дорогое Воронцову - когда не балаболили под ухом и стоял в душе особый покой, который так не хотелось нарушать никакими действиями - ведь все они несли на себе отпечаток постылости.
Как же так жить? А вот так. Некоторые, как Кукушка, прикипают к этой жизни навсегда, и отлучить их невозможно. Недавно старого дурака поймали около запретки - он кидал через нее чай. Вот заняться-то нечем выжившему из ума идиоту. Ну что, отпустили, припугнули новым сроком. А он вроде как к этому опять и вел. Тогда просто вытолкали и пообещали, что в следующий раз будут по нему стрелять. Вроде не видно теперь.
Раньше в БУРе - так
Вообще, странная эта прихоть "хозяина" - наказывать людей почему-то голодом. И это не самоуправство дуболомов на месте, а государственная политика - существует даже приказ МВД за номером тринадцать (?!), разрешающий для заключенных как дисциплинарное наказание "пониженную норму питания". Кто-нибудь из мудрых составителей этого приказа попробовал пожить в режиме этого самого "пониженного" питания?
А там, где разрешено морить людей голодом, можно воплотить в жизнь массу не менее интересных задумок. И воплощали...
ЗОНА. ВОРОНЦОВ
– Сегодня кино в зоне...
– нудно тянет Джигит.
– Смотри, повар, что ли, расщедрился, картошки наложил?
– Кто-то нашел у себя в тарелке какой-то обмылок.
– Ага, наложит он тебе...
– осекли его.
– Держи карман шире. Прапор проверяет, густоту себе сливает.
– Сейчас в Зоне каша сладкая...
– тянет опять Джигит.
– С мармеладом, - я ему отвечаю.
– Губы раскатал. Вот выйдешь - будет тебе каша и кино.
– И пионерские штучки, - кто-то из угла стола добавил.
– И пионерки!
– хохотнул цыган Грачев.
Троих цыган, по просьбе Филина, Волков засадил в ПКТ только вчера за пустяковую провинность. Устроил у них обыск и был в бешенстве, что ничего не нашел.
Джигит его оглядел, но заводиться не стал, смолчал. Чего меж собой-то делить, все мы сейчас убогие, зарешеченные.
Сдали посуду. Цыган осторожненько, бестия, через глазок следит за прапором, второй цыган ему помогает, а я потихоньку подключаю провода кипятильника да завариваю первую пайку чифиря. Отстоялся, пропарился "деготь" и пошел по кругу. Вот уже легче.
Пью свою пайку, потеплело. Цыган нифеля доел, кайфуем, молчим, день новый ждем - что он принесет?
Да ничего.
– Шмон зверь хотел накатить, - кто-то напомнил, - заховайте кипятильник на пару дней.
– Да вон параша чистая. В ней можно...
– Чего она чистая... куда там. У нас же некому ее мыть, все, бля, блатные!
– Джигит кипятится, кавказская кровь.
– Ладно, вычистят, - предупреждаю ссору.
Затихли.
– Ты таракана своего, Ваську, забыл подогреть хавкой...
– Мне цыган подмигивает.
Вспомнил и я о нем, но что-то не приходит, дурашка. Боится. Или сытый? Да чем тут? Кто, кроме меня, о нем позаботится?
А вот и звонок. Раздеваемся до трусов, выходим, прихватив с собой сделанные из хамсы два пирога. Стоим. Тела у всех исколоты - не кодла, а зоопарк... Чего только не намалевано, до вечера можно разглядывать.
Пришли в раздевалку. Спецуху свою напялил да в цех. Вставляю в камере рабочей войлочные круги в станок, приношу пасту "Гои", натягиваю респиратор марлевый, перчаточки белые, очки защитные.