Десять кубинских историй. Лучшие рассказы кубинских писателей
Шрифт:
Диана отрицательно покачала головой и пустилась бежать к дому. Когда она вошла, Яндро и Кирения сидели за столом и по очереди пили из одного стакана. Она подошла к ним, обуреваемая ревностью. Кирения язвительно рассмеялась и, повернувшись к нему, сказала:
— Мальчик, тебя лишат собственной тени.
Она встала и посмотрела Диане в глаза:
— Я уйду до того, как зверек укусит меня.
Девушка удалилась, и Диана заняла ее место. Она наклонилась к Яндро:
— Ты уже устал от меня? Разве ты не обещал, что в полночь мы будем купаться в море и устроим тут праздник на всю ночь?
Он посмотрел на нее и улыбнулся:
— Мы сделаем кое-что получше: отправимся в путешествие.
Диана была озадачена.
— Куда?
— В то место, в которое
Когда он ушел, Диана взяла стакан и понюхала его содержимое. Это был тот же алкоголь, какой они пили по приезде. Она спросила себя, где бы теперь могли быть Отто и Сачи. Машина все еще была припаркована у дома, и, казалось, Яндро что-то искал в ней. Вернувшись, он дал ей какую-то таблетку и протянул стакан:
— Выпей.
— Что это?
— Это самолет, на котором ты полетишь.
Диана почувствовала странное ощущение в желудке. Она подержала таблетку на ладони. Яндро, похоже, начал волноваться, он выхватил у нее стакан и выпил пилюлю, которая была у него в руке, сделав пару глотков и тем самым почти опустошив стакан. Яндро снова отдал его Диане и так настойчиво посмотрел на нее, что та не замедлила выпить и свою таблетку. Алкоголь обжег ей горло, и она закашлялась. Яндро захохотал и похлопал Диану по спине, затем наклонился и поцеловал ее. Он заставил ее подняться и отвел на пляж. Они легли на песок и стали смотреть на небо — далекое, как никогда раньше, затерянное во мраке, — на котором издалека едва мерцали крохотные звездочки. Диана чувствовала, что все окружающее, как и небо, удаляется от нее, что мир теряет свою прочность и границы, становясь воздушным и бесконечным; она парила в пустоте, и все теряло свою значимость. Голова кружилась, тело ослабело. Ее стало одолевать нечто похожее на грусть. Она подумала о море, которое так радовало ее, и захотела последовать тому зову, который слышался, когда она еще была способна плыть к далеким островам в поисках невиданных чудес. Теперь она бродила по пустынному пространству, лишенному запахов и звуков. Яндро исчез, и одиночество стало ее единственным спутником. Она не знала, сколько времени провела в таком состоянии; постепенно чувства стали возвращаться к ней, еле заметные, будто прикрытые вуалью.
Кто-то прикасался к ней, пытался разбудить. Тело ее было инертным, плотью, лишенной духа. Действительно, казалось, что ее душа пребывала где-то вовне, пытаясь найти способ вернуться в материю. Слышались голоса, но слов нельзя было различить. Тени, движения вокруг оболочки, в которую она была заключена. Они пытались ее вскрыть? Хотели вызволить ее? Друзья это были или враги? Ей пообещали путешествие. Еще с детства ей обещали поездку. Однажды мы отправимся очень далеко. Все будет по-другому. Она жила мечтами о том далеком, ни на что не похожем месте, где жизнь не будет будничной, где краски, объемы, запахи и вкусы будут новыми. Упустив однажды свой шанс, она не допустит вновь подобной ошибки. Море поманило ее во второй раз, но она не пошла на зов. По какой дороге она забрела сюда, в это темное пространство, в котором она летала? Ей пообещали путешествие, но это было не то.
Шум вокруг усиливался, тени двигались все быстрее. Похоже, она зашевелилась; несомненно, это было движение, ощутимое, в отличие от медленного падения в бесконечно глубокий колодец. Ей показалась, что она движется вперед, хотя и трудно было определить, шла она сама или ее кто-то поддерживал и принуждал идти. Она хотела попросить воды, но не знала, как это сделать, ее разум не мог контролировать ни один ее мускул. Однако тотчас ее обдало чем-то холодным, после некоторого замешательства она поняла, что ей плеснули в лицо какой-то жидкостью, возможно водой; она чувствовала стекавшие по глазам капли, ощущение влаги на губах, которая ничуть не спасала от огромной сухости во рту и в горле. Беспорядочно суетившиеся вокруг нее тени стали походить на людей, но еще трудно было различить их лица и голоса.
Она вновь начала чувствовать свое тело. Она лежала, и время от времени на нее лилась вода. Одна из теней схватила ее и постаралась
Рохелио Риверон
Кошки Стамбула
Это было в конце 2006 года, в Стамбуле шел снег, но было не холодно. Ветерок, дувший с Босфора, играл хлопьями снега, которые, падая на лобовое стекло, разлетались по сторонам. Нихат, несмотря на это, заверял меня, что на следующий день пойдет дождь. «Вчера было пятнадцать градусов, — сказал он мне, — сегодня, в твой приезд, идет снег, а назавтра, вот увидишь, будет дождь».
Я посмотрел на улицу, на мутный снег, который месили колеса впереди идущего автомобиля, и ответил ему, что меня все устраивает, что уже больше пяти лет я не видел снега, а потому да будет благословенен весь снег Константинополя. Он улыбнулся с легкой иронией, а я, чтобы сменить тему, сказал:
— В самолете я все время говорил по-русски.
— Русский — это опиум для народа, — снова пошутил он.
— Каренина, — объяснил я ему, — я назвал ее Карениной.
Мне пришлось уточнить. По странному стечению обстоятельств я летел в Стамбул через Москву, двадцать часов дороги с длительной пересадкой в России. Поднявшись на борт самолета, который должен был доставить меня до Турции, я обнаружил, что на моем месте сидит девушка. «Я понимаю, — сказала она, — но мне ужасно страшно летать, сидя у иллюминатора». — «Я понимаю», — ответил я в свою очередь, соглашаясь поменяться местами.
— Так, значит, Каренина, — уточнил Нихат.
— Положение обязывает, — улыбнулся я. Поскольку первое, что я заметил тогда, в самолете, — это что девушка, так сказать, была не из простых. Когда я спросил, как ее зовут, она несколько секунд смотрела на меня, а потом довольно формально высказала удивление, что я говорю на ее языке. «Анна, — ответила она наконец, и ее голос звучал невероятно красиво, — Анна Скляр». Позже она мне рассказала, что работает переводчиком и, между прочим, перевела на русский значительную часть стихов Эмили Дикинсон, и добавила, что несколько дней назад прочла рассказ, если ей не изменяет память, Вирхилио Пиньеры [18] . «В переводе на английский», — уточнила она.
18
Вирхилио Пиньера (1912–1979) — кубинский поэт, прозаик, драматург, переводчик.
— Твоего соотечественника Вирхилио Пиньеры по-английски… — произнес Нихат.
— Так мне сказала она, — подтвердил я, — но что-то как я ни пытаюсь, никак не могу вспомнить того рассказа.
— И что было потом? — спросил, как бы в завершение беседы, турок, выходя из машины, когда мы уже остановились у отеля. Но разумеется, его вопрос не был завершением разговора. Дорога из аэропорта в отель не занимает много времени, и его недостаточно, чтобы говорить о серьезных вещах, а потому любое замечание только ненадолго и слегка завладевает чувствами. Так что Нихат считал наш разговор оконченным и, помогая мне управиться с чемоданом, снова упомянул о снеге, как будто бы мы с того момента, как он встретил меня час назад в Хавасе, не говорили ни о чем, кроме этого.