Десять кубинских историй. Лучшие рассказы кубинских писателей
Шрифт:
— А теперь будь угрем.
И тогда кисти и предплечья становились плавниками, помогали нырять.
Однажды отец не вернулся с глубины, словно и не догадывался, что на берегу, усевшись, не спуская глаз с воды, ждет мальчик. Медленно тянулось время, час за часом, а сын притаился в траве, как мышка, не решаясь войти в воду. Ведь папа происходит от рыбы, его папа-рыба с минуты на минуту устроит ему сюрприз — вынырнет и улыбнется промокшей насквозь улыбкой. Мальчик и не подумал, что надо кинуться на выручку к отцу и уж тем более что стоит позвать на выручку людей; он поднимал глаза, только чтобы взглянуть на небо, на белые-белые бока облаков. Предупреждение сверху — так звал их папа и, когда облака были готовы переполниться, выскакивал из воды стрелой. Папа всегда дожидался небесной воды в воде, потому что, как часто говаривал,
На сей раз Эстебан заранее почувствовал, в какой момент облака переполнятся влагой и хлынут в реку: он ведь не отрывал взгляда от реки, в которую уже довольно давно вошел его папа. Он продолжал верить, что папа выплывет, отфыркиваясь, разбрасывая брызги, выплевывая струи воды, выплывет и глотнет немножко воздуха, чтобы нырнуть обратно, и еще раз, и еще, пока не устанет, пока не заболят руки и ноги, предостерегая, пока в груди не заноет. Эстебан смотрел то на воду, то на небо, на населяющие небосвод белые силуэты. А папа так и не вернулся, хоть и знал, что на берегу ждет мальчик, сидит, не шелохнувшись, гадая, куда отца ведет вода — проводник природы, всматриваясь в прозрачность капель, питающих изобильную реку.
Разве он мог рассказать людям, что случилось? Разве предал бы доверие отца, который привел его посмотреть на свой последний прыжок в воду и уплыл по течению? Эстебану хотелось, чтобы рыба, которой обернулся папа, без помех плыла туда, куда движется поток. Он не изменит его воле — насовсем оставит отца в воде, ведь люди происходят от рыб и иногда снова в рыб возвращаются. Чтобы удостовериться, Эстебан вошел в реку и позволил, чтобы она подхватила его и понесла. Ему всегда больше нравилось наблюдать с берега, но теперь он плыл, разыскивая отца в гуще водорослей, в ракушках на дне, в глазах каждой рыбы.
Уверившись окончательно, он вернулся домой.
Труднее всего было вытерпеть крики матери, ее угрозы. Запертый в комнате, он выслушал с начала до конца причитания и жалобный плач. Эстебан затаился, молчал. Ему не хотелось нести отцу цветы — лучше уж облака, переполненные дождем, питающие изобилие этих вод, вливающиеся в поток. Мать рыдала, умоляла, взывала о помощи.
Его погубили сомнения. Мать вопила, а он, обхватив колени руками, задавал себе вопросы. Как быть? И страх развязал ему язык, и он проболтался, что папа решил не возвращаться — зашел в воду и там обернулся рыбой.
— Утонул твой папа, — завопила мать Эстебана и обозвала его дурнем.
И все пошли ворошить глубины, а когда ничего не нашли, потому что тело унесло течением, взяли дощечку из самого легкого дерева, приделали к ней большую горящую свечку, и шли за дощечкой, покуда она плыла, а там, где легкая, невесомая дощечка остановилась на воде и свечка ярко запылала, снова разгребли глубины, и вытащили недвижное, распухшее тело отца Эстебана, и отнесли домой, и всю ночь, собравшись вокруг, оплакивали его, а потом положили его в недра земли и там оставили, и снова заплакали, и каждый раз, когда проходил год, возвращались на кусок земли, где оставили утопленника, чтобы положить цветы и еще раз поплакать.
Эстебан уверен, что нельзя было ничего рассказывать: папа мечтал не о дощечке с горящей свечкой, и вовсе не о том, чтобы его вытащили из воды и отнесли в вырытую в земле пропасть, и вовсе не о том, чтобы раз в год ему приносили цветы и плакали.
Эстебан проговорился, хотя нельзя было. И теперь папа его никогда не простит.
И Эстебан выбирал вопросы, чтобы задавать их себе; или вопросы сами находили его и изводили? Куда увела папу вода — проводник природы? Может, его рыбье тело разлилось по тем мирам, где таятся семена всего живого? Или растворилось в атомах воды? Кем теперь сделался его папа — человек он или рыба? Акула или дельфин? Живой или мертвец? Скелет из колючих косточек? Кто он? Если вода и вправду проводник природы, то Эстебана она проводила в жизнь, полную сомнений, ввергла в бесконечные сомнения и, самое страшное, в нищету. А виноват сам Эстебан. Бросил отца — вот отец его и покарал нищетой, чего ни хватишься — нету.
Вода, вода, вода, повторяет он. А вдруг, если долго твердить это слово, твердить настойчиво, ответы появятся. И вместе с ответами — вода.
Повторы, настойчивость, истовость. Все это отпечатано на стенах его квартиры. Вода, water, aqua, eau [14] .
Эстебан
Финикийскими и греческими буквами, кириллицей и латиницей — лишь бы буквы разбрызгивали вокруг себя воду, — всеми алфавитами Эстебан требует. Написал «вода» латинскими буквами, а рядом — готическими, начертал изящным унциалом; на потолке, на полу, куда ни глянь — прочтешь «вода». В дверях — водопад, в окнах — ручьи. Морское дно в точности совпадает со дном раковины его умывальника. Умывальник, похожий на фламинго с раскинутыми крыльями, он сам разрисовал фигурами. Нарисовал голову Исаака в профиль и Исаака в полный рост, с головы до пят; пальцем пророк указывает на долину Герар, указывает своим пастухам, где рыть землю, где откопать источник воды. Взял краски поярче и нарисовал пастухов Исаака за работой, а рядом — других, тех, кто издавна жил в долине: как они заваливают яму землей, как душат источник, найденный пастухами пророка. А Исаак снова тычет указательным пальцем и велит: копайте. И одни копают колодец, а другие заваливают колодец, пока не примиряются — после того как еврей в третий раз указал пальцем, в третий раз отдал приказ копать. На сей раз никто не забрасывает землей яму, которую копают другие. А под колодцем, который рыли всем миром, под колодцем, нарисованным на умывальнике Эстебана, подписано «Свобода» — во славу примирения и хлынувшей воды.
14
Вода (англ., ит., фр.).
Так долго рисовал и, только наложив последний мазок краски, воспользовался умывальником. Умывальник — точно цапля вверх тормашками, опустившая голову в морские глубины своей раковины. Вода, вода, вода, читает Эстебан на стенах и на потолке, а сам выпускает из расписного, пестрого бака тоненькую-тоненькую струйку. Восторженно смотрит, как прозрачность вод медленно покрывает дно раковины. Еще немножко полюбовавшись, опускает в воду руки и, чуть-чуть подержав, вытаскивает, но держит над раковиной; отрадно смотреть, как капли скатываются с пальцев и падают в стоячую воду на дне, и лужица кажется глубокой-глубокой. Священное помазание, говорит он себе, и смотрит на ручей, нарисованный на окне, и на потолочные облака, которые вот-вот перельются через край, и на дверь, сулящую целую лавину воды. Куда ни глянь, всюду подспудно чувствуется присутствие воды. Будь настойчив: только упорство приведет твою страсть к счастливой развязке. Как же дорожит Эстебан водой! Как печалится, опуская руки в раковину, снова открывая для себя прозрачность, которая плещется в ладонях. И вот уже обрызгивает себе лицо, и освежает затылок, и заглядывает внутрь умывальника. Много ли осталось?
Каждый раз — самая малость.
Бедняга не знает, что такое изобилие воды, и во всем винит себя. Пока остается хоть одно пустое место, место, где не начертаны пресловутые четыре буквы, сушь не закончится. Кое-где буквы бесследно стерлись. Он берет кисточку, рисует. Рисует осторожно, медленно: воды мало, акварель развести нечем. Медленно, тяжело, неуклюже движется кисточка. «Вода», — написал он на белизне стены и подумал, что надо бы подсчитывать, сколько раз он написал это слово: иначе как узнать, сколько осталось, сколько раз еще придется обручать с водой свои разноцветные краски. Он мог бы покрыть все стены, все пространство прозрачным портретом воды, лучезарно льющейся с потолка: прыжок, гигантский водопад, прорывающийся сквозь пол, сквозь жидкое дно комнаты. Капли, капли, капли — весело сталкиваются, превращаясь в белую пену. Вода, вода, вода — лепечет он, ожидая наводнения или миража на худой конец.
Эстебана одолевает нетерпение.
Как залить буквы водопадом? В какой воде растворить краски? Как увлажнить лицо и освежить затылок? А что делать, если не сумеешь нарисовать воду? Как быть, если она к нему не потянется? Ему хочется расписать стены масляными красками, но как их купишь, если денег едва хватает на воду? Как быть, если вода кончится? Либо воображать ее прозрачность на стенах, либо уехать насовсем. Хуже всего, что руки, испачканные краской, опять надо мыть. Опять к раковине, к умывальнику. Пусть цапля выпустит еще струйку, совсем чуть-чуть, надо экономить, надо следить, чтобы вода не разбрызгивалась мимо. Эту воду можно использовать по второму разу. А если когда-нибудь даже руки будет нечем помыть? Эстебан впадает в отчаяние.