Десятка Лоу
Шрифт:
— У тебя большой порез на голове, — я старалась подбирать слова попроще. — И ушиб мозга. Скорее всего, пару дней будет тошнить.
Она словно наконец впервые увидела и услышала меня, и стала рассматривать мою одежду, лицо, мула позади.
— И ты не убьешь меня? — ее голос звучал высоко и испуганно. — И не продашь на черном рынке?
— Нет, — я уселась поудобнее. — Я просто медик.
Она кивнула, фыркнув.
— Поможешь мне встать?
— Тебе надо поберечься, — посоветовала я. — Если у тебя действительно сотрясение…
В мгновение ока она вывернула мне руку и бросила
Это был ботинок девочки. Она глядела на меня сверху вниз, хищно оскалившись.
— Тебе не удастся убить нас обоих, ты, стерва.
Когда желтые и голубые звездочки уже начали скакать перед глазами, налетевший порыв ветра бросил мне в лицо горсть песка, и на долю мгновения я почувствовала их.
Словно тысячеглазое чудовище, они жадно следили за всеми возможными исходами, и в кошмарном видении передо мной предстало множество вариантов реальности.
Мое мертвое тело лежит посреди пустыни, девочка уезжает на муле прочь. Я отбрасываю ее с такой силой, что она врезается головой в острый угол валуна. Я мертва, и ветер иссушает мои останки. Я закапываю ее в песок, я жива, а она мертва, или она жива, а я мертва, сотни возможностей, сотни вариантов.
Не знаю, кто управлял моей рукой — я сама или они. Я набрала полную ладонь песка и швырнула ей в глаза.
Девочка отпрянула. Мое тело, не забывшее сотни часов тренировок, воспользовалось этим движением и отбросило ее в сторону. Прежде, чем я успела встать на ноги, она снова накинулась на меня, на этот раз с ножом в руке. Я отползала назад, отбиваясь от хладнокровных ударов, нацеленных в бедра, живот, ребра.
Когда спина уперлась во что-то твердое, я поняла, что она загнала меня в угол. Это был мой мул. Я просунула руку в аптечку. Как только девчонка бросилась в атаку, я с размаху ударила ее в шею.
Нож застыл в двух сантиметрах от моего сердца. Детское лицо искривилось в ухмылке, но в этот момент по телу пробежала конвульсия, и девочка скосила глаза на торчащий из шеи шприц.
— Ты… — она рухнула ничком на землю, выпустив из ослабевших пальцев нож.
Я позволила себе отдышаться только связав пациентку, так крепко, как только могла. Она проспит несколько часов. В панике я вколола ей столько транквилизатора, что хватило бы на взрослого мужчину, еще не факт, что она выдержит.
В наркотическом сне лицо девочки подергивалось. Что с ней? Она душевнобольная, и ее транспортировали в какой-то приют? А мужчина — не телохранитель, а санитар? Поэтому и предупреждал ее не трогать? Но почему тогда «Скажи ей, я умер за нее…» Кто она, черт возьми, такая?!
Подойдя к мулу, я вытащила канистру с технической водой. Меня трясло от такого количества загадок и адреналина, от нехватки кислорода. Намочив тряпку, я начала стирать кровь с ее с лица.
На первый взгляд, ничем не примечательное лицо: загорелая кожа, круглые щеки, острый подбородок. Но, когда
Ужасная догадка забрезжила на краю сознания, и я поспешила оттереть виски, чтобы развеять сомнения и доказать себе, что передо мной просто несчастный больной ребенок.
Отнюдь. Татуировки говорили, кто она такая: два треугольника — эмблема Первого Согласия — и три жирные линии под ними.
Я выругалась и отползла на несколько метров назад. Кровь стучалась в мои собственные виски, будто давно зажившие шрамы на них вновь превратились в окровавленное мясо. Будто я только что выронила тот кусок раскаленного железа. Закрыв лицо ладонями, я пыталась взять себя в руки, пыталась отделить себя настоящую от себя двухлетней давности, от той, что жаждала мести и требовала пустить в дело нож.
Стиснув зубы, я вернула нож в ножны. Со Свободными Окраинами покончено. Женщина, которая за них сражалась, — женщина, которой я была, — ушла в небытие. Сейчас имел значение лишь счет, и во имя счета девочка должна остаться жива, кем бы и чем бы она ни была.
К тому же слово надо держать.
Я подгадала, чтобы прибыть на торговый пост в сумерках, когда поднимается ветер и никто не удосужится присмотреться к странному грузу у меня на багажнике, закрытому брезентом.
Торговый пост располагался за территорией Красного Лба, отделенный от городка полями кривых столетних деревьев и чахлых агав. Здесь предпочитали такой порядок вещей. Держать неопределенность подальше от своих домов, вместе с бродягами, металлоломщиками, падальщиками и контрабандистами всех сортов, всеми теми отверженными путниками, приносящими с собой насилие и подозрительность Неподконтрольных Зон.
Красный Лоб был поселением благочестивых боязливых граждан: они не рисковали и не задавали вопросов. Вопросы ведут к неопределенности, неопределенность открывает ворота для сомнений и возможностей, а следовательно, для них.
Настоящие города, конечно, отличаются от этого поселения. Там сотни людей принимают ежедневно тысячи решений, и жители убеждены, что им этого достаточно. Но здесь, в пустыне, людей мало, а выбор скуден, и если позволить себе на минуту усомниться — впустить в свою жизнь неопределенность, — они придут за тобой, потому что ты будешь светиться для них, как новогодняя елка.
По крайней мере, так думали.
В любом случае я не собиралась задерживаться, с таким-то грузом — спящим под дурманом ребенком-убийцей. Вечером девочка снова начала брыкаться, но новая порция успокоительного отправила ее обратно в страну грез. Уж лучше так, чем она перережет мне горло прямо за рулем.