Детективное агентство 'Альтернатива'

Шекли Роберт

– Фошон сказал, что Клови озабочен, потому что Алекс уже дважды исчезал и срывал-расписание съемок. Задержки в работе стоили больших денег и поставили под вопрос весь проект Теперь, когда Алекс снова появился, Клови держит его затворником, пока не будут сняты финальные кадры фильма.

– Затворником где?

– В этом и заключается обещание Фошона: он никому не должен говорить где. Во всяком случае, до тех пор, пока не будут закончены съемки.

– Но почему Фошон оказывает Клови такую любезность?

– Это требует некоторого разъяснения.

Ты же знаешь, что французское правительство путем различных гарантий и льгот вкладывает средства в большинство отечественной кинопродукции. Фильм Клови уже стоил около десяти миллионов долларов. Расходы окупятся, когда он выйдет на экраны, если, конечно, с Клови все будет в порядке и он закончит работу. Министр культуры хочет видеть этот фильм завершенным. И, кстати, его дочь участвует в производстве.

– Иветт?
– спросил Найджел.

– Конечно, Иветт. Вот так обстоит дело. Важные персоны хотят, чтобы Клови закончил свой фильм. Алекс необходим Клови. За Алексом не числится никаких преступлений. И поэтому Фошон рассуждает так: если американец хочет покинуть родину, то нет закона, запрещающего ему это сделать.

– Но он сказал тебе, что с Алексом все в порядке?

– Именно так и сказал. "Целый и невредимый" - его точные слова. У французской полиции нет причины брать на себя заботу, если разыгрывается какая-то дурацкая интрига. Если человек хочет отгородиться от мира и не отвечает на телефонные звонки, хорошо, это его дело. Ведь полиция не арестовала американского миллионера Говарда Хьюза, который несколько лет сидел запершись, правда? Это пример Фошона, не мой.

– Так какой у нас следующий шаг?

– Я вот что думаю, - ответил я.
– Ты и Жан-Клод похитите Клови и будете угрожать ему кошмарными пытками, пока он не откроет, где прячет Алекса.

– Для этого нам понадобится машина, - задумчиво протянул Найджел.
– И стоить это будет немало.

– Забудь об этом, - оборвал я его.
– Это только гипотеза, и притом недействующая.

– Хорошо. Но что мы должны делать?

– Я немедленно пойду позвоню Клови и потребую от него объяснений, объявил я.

– Да, - согласился Найджел, - по-моему, ты должен это сделать.

– Увидимся позже, - бросил я и пошел внутрь кафе, чтобы воспользоваться телефоном.

Я подошел к столу размена и попросил жетон, маленькую круглую железку, которая приводит в действие аппараты, запрограммированные на жетоны. Привлечь внимание девушки, сидевшей за кассой, оказалось довольно трудно. Она была увлечена спором с одним из официантов, маленьким парнем с глупым лицом и длинными поэтическими волосами, некий местный вариант циника-нигилиста. Разговор они вели такой скучный, что его не стоило переводить. Наконец мне удалось вытребовать жетон, и я направился вниз. Там в подвале находятся туалеты, телефонные будки и неизбежная консьержка.

У этой туалетной сторожихи были глаза василиска, нос гарпии, плоские седые волосы и бескровные губы. Я бочком пробирался к телефонной будке, как немедленно раздалось угрожающее: "Мсье?"

Она протягивала мне маленькое полотенце для рук. Я тут же понял, что она решила, будто я иду в туалет Конечно, я мог бы объяснить, что всего лишь хочу воспользоваться телефоном. Но эта публика не любит объяснений, им нужны только деньги. Поэтому я взял полотенце, дал ей десять франков и вошел в телефонную будку.

Я видел, как она следит за мной через цветное стекло, и опять начал чувствовать, что меня окружают некие таинственные силы. Часы, проведенные в камере "Ла Санте", и правда не очень полезны для душевного равновесия. А у меня оно и в хорошие времена довольно шаткое.

– Да, алло, кто говорит?

Меня озадачил неожиданно зазвучавший возле уха голос Клови. Хотя ответ донесся из трубки после того, как я набрал номер.

– Клови? Это Хоб.

– Кто?

– Об!

– А, почему вы сразу не сказали? Где вы? Почему не держите со мной связь? Вы пропустили вчерашнюю съемку. Вы знаете об этом?

Я было собирался устроить ему черт-те что за то, что он скрывает от меня Алекса, но, подумав, решил, что сначала лучше объяснить причину моего отсутствия.

– Я хотел позвонить вам сегодня утром, но пришли полицейские и вытащили меня из постели...

– Стойте, - прервал меня Клови.

– Пардон?

– Я хочу, чтобы вы сберегли эту историю. На следующей съемке вы расскажете ее перед камерой.

– Простите, Клови, но, кажется, я не совсем вас понимаю.

– Сегодня вечером мы снимаем ключевую сцену, - стал объяснять Клови. Во время съемки вам надо что-то говорить. Что вы скажете, не имеет значения, мы потом сделаем Дубляж в нашей собственной манере. Продублируем после того, как поймем, о чем, собственно, получилась сцена. До вас доходит?

– Нет. Простите, я хотел сказать "да".

– Будьте в десять ноль-ноль. Без опоздания. Присутствует вся труппа. Это большое дело, мальчик. Мы рассчитываем на вас.

– Ох, не беспокойтесь, - заверил его я (что было глупо, как я теперь понимаю).

– Кстати, Алекс шлет привет, он не дождется встречи с вами. Так в десять!

Он повесил трубку. Я сидел в телефонной будке, держал трубку в руках и с отвисшей челюстью смотрел на свое отражение в стекле. С минуту я сомневался в реальности происходящего, но потом взял себя в руки. Да, он это сказал. Алекс! Сегодня в десять!

Раздался злой стук в дверь. Консьержка. Я встал и вышел.

– Мадам?
– спросил я.

– Полотенце, - буркнула она, вырывая его из моих рук.
– Никто не берет полотенце в телефонную будку.

Я подумал, надо бы попытаться объяснить ей, но это было слишком трудно. Легче сунуть еще десять франков и ускользнуть по лестнице вверх.

"Подожди, пока об этом услышит Найджел", - подумал я, и скромное торжество нарастало у меня в груди.

Потом я остановился на полшаге и хлопнул себя по лбу ладонью правой руки. Я не удосужился спросить у Клови адрес, где будет съемка.