Дети капитана Гранта
Шрифт:
– Вы ищете пленника? – спросил он.
– Да, – ответил Паганель.
– И как раз на линии, лежащей между восходом и заходом солнца? – продолжал Талькав.
– Да, да! Именно так!
– В таком случае, идем на восток, если понадобится – до самого солнца! – просто закончил Талькав.
Торжествующий Паганель поспешил перевести ответ индейца своим спутникам.
– Какое умное племя! – воскликнул он. – Из двадцати моих соотечественников-крестьян девятнадцать ни черта не поняли бы в моих объяснениях!
Гленарван попросил Паганеля узнать у Талькава, не слыхал ли он о европейцах,
Паганель перевел вопрос и умолк, ожидая ответа.
– Как будто слыхал, – ответил Талькав после некоторого размышления.
Не успел Паганель перевести своим спутникам этот ответ, как все они тесным кольцом окружили патагонца. Они засыпали его вопросами, забывая, что он не понимает их языка.
Взволнованный Паганель, с трудом подбирая слова, продолжал допрашивать Талькава. Все взоры были прикованы к лицу индейца, стремясь прочесть на нем ответы раньше, чем слова сходили с его уст.
Паганель переводил на английский язык речь Талькава слово за словом.
– Кто этот пленник? – спросил Паганель.
– Это чужестранец, – ответил Талькав, – европеец.
– Вы видели его?
– Нет, но о нем говорили многие. Это храбрец! У него сердце быка.
– Сердце быка! Какой замечательный образ! Вы поняли, друзья мои, это значит – мужественный человек!
– Это мой отец! – воскликнул Роберт Грант.
И, обращаясь к Паганелю, он спросил:
– Как сказать по-испански: «Это мой отец»?
– Es mio padre, – ответил географ.
Роберт, схватив Талькава за руку, взволнованно сказал ему:
– Es mio padre!
– Suvo padre? 34 – спросил патагонец.
Он обнял мальчика, снял его с седла и посмотрел ему в глаза с явной симпатией.
По умному лицу патагонца пробежала тень волнения.
Но Паганель еще не кончил допроса. Где находится этот пленник? Что он делает? Когда Талькав в последний раз слышал о нем?
Все эти вопросы он выпалил сразу.
34
Его отец? (исп.)
Ответы не заставили себя ждать. Патагонец сообщил, что европеец был пленником кочевого племени, странствующего по пампасам между Рио-Колорадо и Рио-Негро.
– Где же он был в последнее время?
– У кацика Кальфукура, – ответил Талькав.
– Это на дороге, по которой мы едем?
– Да.
– Кто этот кацик?
– Вождь индейцев-поюхов, человек с двумя языками и двумя сердцами.
– Это значит двоедушный и фальшивый человек, – пояснил Паганель, переводя своим спутникам образную речь патагонца. – Можно ли спасти нашего друга? – продолжал он.
– Возможно, – ответил Талькав, – если он по-прежнему в тех же руках.
– Когда вы о нем последний раз слышали?
– Уже давно. С тех пор солнце дважды приносило лето пампасам.
Радости Гленарвана не было предела. Совпадение этого срока с датой, которой были помечены документы, было полное. Оставалось выяснить еще одно обстоятельство. Паганель поспешил задать Талькаву последний
– Вы говорите только об одном пленнике. Разве их не трое?
– Не слыхал, – ответил Талькав.
– И вы ничего не знаете, что с пленником сейчас?
– Ничего.
Этими словами закончили разговор. Легко было допустить, что трех пленников разлучили с самого начала. Из слов патагонца было ясно, что один европеец, во всяком случае, находился в плену у индейцев. Время его пленения, место, где он находился, – все, включая и образное определение патагонцем его храбрости, несомненно, относилось к капитану Гранту.
На следующий день, 25 октября, путешественники с новой энергией продолжали свой путь на восток. Они ехали в этот день по однообразному песчаному участку прерии, получившему у туземцев название «травезиас». Глинистая почва, выветрившись, представляла идеально гладкую поверхность, без единой складки, без единой рытвины, если не считать искусственных прудов, вырытых индейцами. Через большие промежутки времени путники проезжали мимо невысоких лесов, темная зелень которых местами была прорезана группами белых рожковых деревьев; стручки этих деревьев содержат вкусную и освежающую сладковатую мякоть. Изредка встречались также маленькие рощи фисташковых деревьев, «ханаров» и хвойных деревьев.
День 26 октября был очень утомительным. В этот день отряд должен был достигнуть реки Колорадо. Лошади, беспрерывно пришпориваемые всадниками, не бежали, а летели, и к вечеру отряд достиг этой красивейшей реки пампасов.
Индейское название Колорадо – «Кобу-Лебу» – означает в переводе «большая река». Пройдя длинный путь по пампасам, Колорадо впадает в Атлантический океан. Там, у ее устья, с рекой происходит странное, до сих пор не исследованное учеными явление: вблизи океана количество воды в реке не увеличивается, как это бывает у всех рек, а наоборот, уменьшается, то ли вследствие просачивания в почву, то ли вследствие испарения.
Паганель первым долгом искупался в глинистых водах Колорадо. Его очень удивила глубина реки, но вспомнив, что недавно происходило весеннее таяние снегов, ученый перестал изумляться. Половодье настолько расширило реку, что переправа через нее вброд оказалась невозможной. К счастью, невдалеке виднелся плетеный мост, сделанный, по-видимому, индейцами. Воспользовавшись этим мостом, маленький отряд тотчас же переправился на левый берег реки и там разбил лагерь.
Прежде чем лечь спать, Паганель точно установил географические координаты реки и отметил их на карте с особой тщательностью. Этим он вознаградил себя за то, что Яру-Джангбо-Чу продолжала стекать с гор Тибета не исследованной.
Следующие два дня, 27 и 28 октября, прошли без всяких происшествий. То же однообразие пейзажа, та же бесплодная почва. Однако постепенно земля становилась все более влажной. Отряду приходилось теперь перебираться через «канадас» – болотистые низины, и «эстерос» – непросыхающие лагуны, поросшие водяными растениями.
Вечером путешественники разбили лагерь у большого озера с очень соленой водой – Уре-Ланквем, «горького озера» индейцев, на берегу которого в 1862 году аргентинские карательные отряды творили кровавую расправу над повстанцами.