Дети нашей улицы
Шрифт:
Шафеи облегченно вздохнул.
— Это тебе дед сказал?
— Он сказал, что не любит глупость. Он сказал, что глуп тот, кто не осознает, в чем заключается его сила. Я последний, кто будет призывать к кровопролитию за имение. Имение — ничто, отец. Счастье в пении. И на пути к счастью стоят только бесы, затаившиеся в нас. Не случайно я увлекся этой наукой. Это было волей Всевышнего. Провидение подтолкнуло меня к этому.
Шафеи еще раз облегченно выдохнул. Но пережитая им мука лишила его сил, и он повалился на кучу опилок, вытянул ноги и прислонился спиной к оконной раме,
— Как же мы сами не додумались до такой жизни? Ведь у нас есть Умм Бахатырха, которая практиковала здесь еще до твоего рождения.
— Она ждет, когда больной сам придет к ней. Она не ходит по домам.
Шафеи посмотрел в угол и с сомнением сказал:
— Посмотри, как кормит сейчас нас наше дело. Что же станется с нами завтра из-за твоих выдумок?
— Все будет хорошо, отец. Исцеление больных придется не по вкусу только бесам, — с воодушевлением ответил Рифаа.
И мастерская осветилась лучами заходящего солнца, которые отразились в зеркале шкафа.
51
Тревога поселилась в доме Шафеи. Хотя он рассказал жене лишь о том, что Рифаа слышал голос деда и разговаривал с ним, после чего решил ходить по домам несчастных, чтобы избавлять их от бесов, Абду охватил страх, и она постоянно перебирала в голове возможные последствия. Рифаа дома не было. Издалека, со стороны соседнего квартала, доносились удары барабанов и радостные свадебные крики. Отважившись посмотреть правде в лицо, Абда грустно заключила:
— Рифаа не врет.
— Это его иллюзии, — недовольно отозвался Шафеи, — как у всех у нас.
— И как понимать то, что он слышал?
— Откуда мне знать?
— Одно несомненно — дед наш жив.
— Горе нам, если об этом узнают!
— Мы сохраним это в тайне. Молю Бога, чтобы он занялся лишь врачеванием душ и не интересовался имением. Если он никому не будет мешать, нас не тронут.
— В нашем квартале полно тех, кто страдает ни за что, — холодно ответил Шафеи.
Свадебные песни заглушил переполох в коридоре. Шафеи и Абда выглянули в окно и увидели толпящихся там людей. В свете фонаря, который держал один из мужчин, они различили лица Хигази, Бархума, Фарахата, Хануры и других. Толпа громко кричала, но в шуме невозможно было ничего разобрать. Вдруг кто-то четко произнес: «На карту поставлена честь рода Габаль. Никому не дадим ее опорочить». Задрожав, Абда прошептала мужу на ухо:
— Наша тайна раскрыта!
Шафеи, охнув, отступил от окна:
— У меня было предчувствие!
Несмотря на опасность, он бросился из дома, жена выбежала следом. Шафеи растолкал людей, крича срывающимся голосом:
— Рифаа!.. Где ты, Рифаа?
Но Рифаа среди них он не увидел, никто не отозвался на его крик. К нему подошел Хигази и громко, чтобы Шафеи услышал его в этой неразберихе, спросил:
— Опять он куда-то запропастился?
— Слушай, посмотри, как играют с честью рода Габаль! — обратился к нему Фарахат.
— Помните о Всевышнем! Простите друг друга! — вскричала Абда.
Но гнев людей нарастал. Один кричал: «Эта женщина — сумасшедшая!» Другой вопил: «Она не
— Где мой сын?
Хигази прошел сквозь толпу к двери и громко позвал:
— Рифаа!.. Иди сюда! Отец тебя ищет!
Шафеи растерялся, он-то думал, что сына схватили и он сидит связанный где-нибудь в углу. Вдруг в свете фонаря появился Рифаа. Шафеи подхватил его и потащил к Абде. В это мгновение с другим фонарем подошли мрачные и злые Шалдам и Ханфас. Все взгляды обратились в их сторону.
— Что тут у вас? — низким голосом спросил Ханфас.
— Ясмина позорит нас, — отозвались многие в один голос.
Извозчик Зайтуна выступил вперед:
— Я только что видел, как она выходила с черного входа дома Баюми. Я проследил за ней и спросил, что она там делала. Она оказалась пьяной! От нее так разит, что весь коридор пропах. Она вырвалась и закрылась. Вот и подумайте, что может делать пьяная женщина в доме надсмотрщика?!
Шафеи и Абда облегченно вздохнули. Нервы же Ханфаса были на пределе. Он понимал, что его звание надсмотрщика под угрозой. Если не наказать Ясмину по всей строгости, можно потерять авторитет у рода Габаль. Если позволить этим разгневанным людям наброситься на нее, он попадет в щекотливое положение перед Баюми, охраняющим всю улицу. Что же делать? Представители рода Габаль все прибывали и прибывали, толпясь во дворе и на улице перед домом. Положение Ханфаса становилось затруднительным. Раздались крики:
— Выгнать ее из квартала!
— Шкуру с нее содрать сначала!
— Убейте ее!
Ясмина, которая внимательно прислушивалась к происходящему у окна, вскрикнула. Все уставились на Ханфаса.
— Разве не на Баюми они должны были обозлиться в первую очередь? — спросил Рифаа отца.
Многие, в том числе и Зайтуна, были вне себя от ярости.
— Она сама пошла в его дом! — ответил Зайтуна.
— Если не знаешь, что такое честь, помалкивай! — пригрозил Рифаа.
Отец сердито посмотрел на сына, но тот начал спорить:
— Баюми делал то же, что и все вы.
— Она из рода Габаль. Понимаешь?! — завопил как ужаленный Зайтуна.
— У парня нет понятия чести. Он глуп!
Шафеи пнул сына, чтобы тот замолчал.
— Пусть скажет Ханфас! — выкрикнул Бархум.
Сердце Ханфаса кипело злобой, он с трудом дышал. Ясмина взмолилась о помощи. Людей это только распаляло, и они с гневом смотрели на ее дверь, готовые в любую минуту выломать ее. Ясмина взвизгнула так, что сердце Рифаа не выдержало. Он вырвался из рук отца, протолкнулся к ее двери и закричал:
— Где ваше милосердие? Она слаба и напугана.
— Баба! — выругался на него Зайтуна.
Шафеи принялся уговаривать сына, но Рифаа не обращал внимания на его уговоры.
— Да простит тебя Бог! — ответил он Зайтуне и обратился к остальным: — Пожалейте ее! Делайте со мной, что хотите! Разве ее мольба не трогает ваши сердца?!
— Не слушайте этого идиота! — сказал Зайтуна. — Твое слово, Ханфас! Твое слово!
— Хотите, я женюсь на ней?! — спросил Рифаа.
В ответ прозвучали гневные выкрики и насмешки.