Дети нашей улицы
Шрифт:
Увейс вздохнул, внимательно посмотрел на нее и попытался упросить ее в последний раз:
— Передам тебе слова Амины-ханум, жены управляющего. Она просит тебя поступить разумно. Она хочет предостеречь от ошибки, которая сделает тебя посмешищем улицы.
— Мне нет дела до приказов ханум, — резко ответила Камар. — Уж она-то знает, кто за свои поступки стал притчей во языцех на нашей улице!
— Она просто беспокоится о твоей репутации, дочка!
— Какая уж там забота, дядя?! Она не спрашивала обо мне все десять лет после смерти мужа.
Увейс был явно растерян и долго мялся, прежде чем высокомерно сказать:
— Она считает, что женщина
Камар вскочила с побледневшим от гнева лицом и закричала:
— Замолчи! Я родилась, выросла, вышла замуж и овдовела в этом квартале. Меня каждый знает. Я ничем себя не запятнала!
— Конечно, конечно, дочка. Она просто опасается, что так могут сказать.
— Забудь ты эту ханум! От нее только головная боль. Ты мой дядя, и я сообщила тебе, что приняла предложение Касема. Я хочу, чтобы брак был заключен при твоем благословлении и в твоем присутствии.
Увейс молчал и думал. Он не мог запретить ей. Нельзя было разозлить ее настолько, чтобы она забрала деньги. Он понуро посмотрел себе под ноги, потом открыл рот, но произнес нечто невнятное. Камар смотрела на него в упор…
70
Перед свадьбой Закария подарил племяннику сумму в несколько фунтов, большую часть которой взял в долг.
— Если б я только мог, Касем, оплатить все твои расходы! — сказал он. — Твой отец был добр ко мне. И я не забыл его щедрости в день моей свадьбы.
Касем купил новую галабею, белье, расшитую повязку, красивые блестящие тапочки, бамбуковую трость и хорошего табака. Как только рассвело, он отправился в баню, где попарился, понырял в бассейне, сходил к массажисту, снова помылся и попарился, а потом растянулся, попивая чай и мечтая о счастье.
Подготовку к свадьбе взяла на себя Камар. Она убрала крышу к приходу приглашенных ею близких подруг, наняла знающую толк в организации свадеб женщину и лучшего повара в округе. Во дворе натянули шатры для певца и гостей. Наконец прибыли родственники и друзья Касема, а также жители квартала во главе с Саварисом. Гости пили пиво и выкурили не меньше двадцати кальянов. Над присутствующими зависло густое облако дыма с запахом гашиша. То здесь, то там раздавались радостные возгласы, смех и тосты. Хмель ударил Закарии в голову, и он стал хвалиться:
— Наш род один из древнейших, а в благородстве нам нет равных!
Увейс, сидевший между Саварисом и Закарией, едва сдерживал возмущение. Нахмурившись, он сказал:
— Хватит с вас того, что Саварис ваш родственник.
— Да здравствует Саварис! — прокричал Закария.
Оркестр сыграл в его честь, Саварис расплылся в улыбке и помахал рукой. Раньше Савариса раздражало то, что Закария везде распространялся об их родстве. Но после того как стало известно о заключении брака Касема и Камар, он посмотрел на дело иначе, однако все же решил не освобождать Касема от поборов.
— Касема любят все, — повторил Закария. — Скажите, ведь он нравится всем в квартале?!
Уловив недовольство на лице Савариса, он добавил:
— Не предложи он мудрое решение, когда случилась кража, сколько бы голов в кварталах Габаль и Рифаа полетело от дубинки нашего надсмотрщика Савариса!
Черты Савариса разгладились. И Увейс подтвердил слова Закарии:
— Правду говоришь, клянусь Владыкой земным и небесным!
— Все ближе час воссоединенья! — пропел певец.
Касема охватило волнение, которое, как обычно, заметил Садек, и тот налил
— Хасан пьет больше, чем следует в его годы.
Закария поднялся со стаканом в руке и наигранно посоветовал сыну:
— Хасан, вот так пить нельзя!
И он показал как, опрокинув в себя стакан под хохот гостей. Увейс затаил злобу, подумав: «Не будь моя племянница столь глупа, ты не расплатился бы за все выпитое тобой сегодня».
Около полуночи Касема позвали отметить свадьбу в заведении Дунгуля, и под предводительством и защитой Савариса процессия двинулась в кофейню. В квартале оказалось полно мальчишек, попрошаек и котов, которых манил аромат еды. Касем сел между Садеком и Хасаном, и Дунгуль, поприветствовав их, крикнул служке:
— По такому случаю всем кальян за мой счет!
Каждый из гостей также угостил всех кальяном.
Подошли артисты, в первых рядах которых были барабанщики и флейтисты. Саварис поднялся и распорядился:
— Начинаем праздник!
Ведущий свадьбы, босой и в галабее, надетой на голое тело, пустился танцевальным шагом, удерживая трость на голове. За ним — остальные артисты, потом Саварис и жених в окружении товарищей. По обеим сторонам процессии двигались факельщики. Мелодичным голосом певец пел:
Один раз «ох» — от этих глаз. Другой раз «ох» — от этих рук. Еще раз «ох» — от этих ног. Глаз не могу отвести от любимой. И руки тяну к ней. И ноги меня к ней ведут.Опьяненные и одурманенные гости подхватили песню. Шествие прошло через аль-Гамалию, Бейт-аль-Кади, аль-Хусейнию и аль-Даррасу. Счастливые, они позабыли в эту ночь обо всем и вернулись в таком же веселье, как и ушли. Это была первая свадьба, закончившаяся мирно, когда никто не поднял дубинку и не было пролито ни капли крови. Закария был на седьмом небе от счастья. Он взял трость и пустился с ней в пляс, играл ею и изгибался, тряс головой и грудью, как танцовщицы, ловкими движениями изображал то битву, то объятья и наконец закружился под всеобщее ликование и аплодисменты.
После этого Касем перешел на женскую половину дома. Увидев Камар, сидящую среди женщин, он направился к ней под радостное ликование, взял за руку, она встала, и они пошли вслед за танцовщицей, которая своими движениями будто преподносила им последний урок, прежде чем оставить их наедине. Как только двери комнаты закрылись, мир перестал для них существовать, обратившись в тишину, если не считать шепота и шума шагов. Касем пробежал взглядом по розовому ложу, мягкому дивану, дорогому ковру — вещам, которые он себе и представить не мог, и остановил взгляд на жене, снимавшей украшения с головы. Для Касема она была неотразима и привлекала его своим полным телом, грациозностью и благородной осанкой. На стенах играли блики яркого света. Касем видел все это будто сквозь пелену. Волнение и переполнявшая его радость достигли предела. Несмотря на легкую шелковую галабею, тело горело от выпитого вина и кальяна. Подойдя к жене, Касем взглянул на нее сверху, и она опустила глаза в ожидании. Он взял в ладони ее лицо, хотел что-то сказать, но лишь молча склонился к ней. От его дыхания прядь ее волос упала на плечи. Он принялся целовать ее лоб и щеки.