Дети ночи
Шрифт:
– Mennyibe kerul? – спросил О’Рурк, изобразив красноречивый жест пальцами. – Penz.
Цыган широко развел руки, как бы сметая что-то в воздухе. Потом поднял палец и показал его Кейт.
– Ezer… вы. – Теперь он показал палец священнику. – Ezer… вы.
– По тысяче с каждого, – сказал О’Рурк.
– Американские доллары США, наличными, – добавил воевода Чоаба, тщательно выговаривая каждый слог.
Кейт кивнула. Именно такую сумму накануне называл отец Янош О’Рурку.
– Сейчас, – сказал цыган, сверкнув зубами. Кейт медленно покачала головой.
– Двести
В глазах Чоабы зажегся огонек.
– Ketszaz ejszakat… м-м-м… сегодня ночью, – сказал О’Рурк. – Nyolcszaz on erkezes. О’кей?
Кейт протянула конверт с четырьмя сотнями. Цыган взял его ловкими пальцами и спрятал под тулуп, даже не заглянув внутрь. Блеснуло золото зубов.
– О’кей.
Затем он извлек из-под тулупа карту и разложил ее на скамье. Кейт и О’Рурк придвинулись ближе. Толстый палец цыгана ткнулся в Будапешт и пошел вдоль железной дороги в юго-восточном направлении. Его голос при перечислении населенных пунктов вдоль маршрута звучал гипнотически-ритмично, как молитва. Кейт закрыла глаза и прислушалась к этой молитве в пропитанной ладаном темноте собора.
– Будапешт… Уйсас… Сольнок… Бекешчаба… Лёкёш-хаза…
Она почувствовала, как по ноге волной прошла дрожь, когда цыган вновь ткнул пальцем в карту и повторил:
– Лёкёшхаза…
Глава 23
О «Восточном экспрессе» Кейт знала из книги Агаты Кристи и многочисленных фильмов: отделанные бархатом интерьеры, изысканный вагон-ресторан, повсюду роскошные светильники и элегантные, но таинственные пассажиры.
Таким был «Восточный экспресс», но только не этот.
На будапештский Восточный вокзал они с О’Рурком прибыли задолго до отправления семичасового поезда. Огромный навес из стекла и металла, под которым царила суматоха и гулко разносились звуки, напомнил Кейт гравюры с изображениями железнодорожных станций прошлого века. Как выглядит Северный вокзал в Бухаресте, конечной точке их маршрута, Кейт помнила, поскольку в мае прошлого года была там с другими сотрудниками ВОЗ, чтобы документально подтвердить наличие сотен беспризорных детей, живущих в разбитых ящиках и выпрашивающих подачки у вечно спешащих пассажиров.
В «Ибусе», венгерском бюро по иностранному туризму и путешествиям, они с О’Рурком предварительно заплатили за два купе первого класса в этом самом «Восточном экспрессе». Но оказалось, что они могут претендовать лишь на одно купе, а «первым классом» называлось тесное, неотапливаемое пространство с двумя полками и грязной раковиной, надпись на которой предупреждала, что вода – если она есть – представляет опасность и пить ее нельзя. Места же хватало только для того, чтобы О’Рурк присел на низкую раковину, пока Кейт усаживалась
Поезд тронулся вовремя. Пока проезжали по Будапешту, они молча смотрели в окно, потом миновали ровные ряды домов сталинских времен на окраине, скудно освещенные дома из шлакоблоков в пригороде, после чего поезд помчался на юго-восток уже в полной темноте. В плохо подогнанных окнах свистел ветер, и им пришлось закутаться в верхнюю одежду.
– Я забыл взять еду, – посетовал священник. – Виноват.
Кейт подняла брови.
– Разве здесь нет вагона-ресторана?
Несмотря на все убожество «купе первого класса», она еще не рассталась с надеждой на изысканный ужин среди чистых скатертей и фарфоровых ваз со свежими цветами.
– Пойдемте, – сказал О’Рурк.
Кейт вышла за ним в узкий коридор. В вагоне «первого класса» было восемь купе, и все двери были закрыты. Преодолевая повороты на скорости, вдвое большей, чем на американских железных дорогах, поезд подпрыгивал и раскачивался. Ощущение создавалось такое, что вагон может слететь с рельсов на любом вираже.
О’Рурк открыл тяжелую исцарапанную дверь в конце вагона: вход был затянут рядами толстых веревок.
– С той стороны то же самое, – сказал священник.
– Но почему?… – Внутри Кейт нарастала тошнотворная клаустрофобия.
О’Рурк пожал плечами.
– Я ездил этим поездом к западу от Бухареста, и было то же самое. Может, они не хотят, чтобы из других вагонов лезли в первый класс. Или это делается из соображений безопасности. Но мы здесь в изоляции… можно сойти, когда поезд остановится, но из вагона в вагон переходить нельзя. Впрочем, это не важно, поскольку вагона-ресторана все равно нет.
Кейт чуть не плакала.
О’Рурк постучался в первую дверь. В купе сидела рыжеволосая хмурая проводница.
– Egy uveg Sor, kerem, – обратился к ней священник, оглянувшись на Кейт. – Пожалуй, пиво нам не помешает.
Хмурая женщина покачала головой.
– Nem Sor… Coca-Сola… husz Forint.
О’Рурк скривился и подал ей бумажку в пятьдесят форинтов.
– Kettо Coca-Colas, – сказал он, подняв два пальца. – Сдача? A… Fel tudya ezt valtani?
– Nem, – отрезала хмурая проводница, подала две маленькие бутылочки кока-колы и задвинула дверь.
В купе Кейт открыла бутылки открывалкой из складного ножа, который ей когда-то подарил Том. Они сделали по глотку, поморщились и посмотрели на мелькающие за окном темные деревья.
– Поезд прибывает в Бухарест примерно в десять утра, – сказал О’Рурк. – Вы уверены, что не хотите на нем остаться?
Кейт закусила губу.
– Наверное, глупо – выходить из поезда посреди ночи. Вы, должно быть, считаете меня круглой дурой.
Священник допил коку и молчал еще с полминуты.
– Нет, – произнес он наконец. – Думаю, переезд через границу может оказаться концом путешествия. Лу-чан нас предупреждал.
Кейт вглядывалась в темноту за окном.
– Похоже на манию преследования, да? О’Рурк кивнул.