Дети ночи

Симмонс Дэн

Монах долго смотрел на меня. Лицо его было широким в кости и мускулистым.

«Я не садовник, – произнес он наконец, – я слуга Господа нашего Иисуса».

Я вздохнул.

«Скажи мне тогда, слуга Господа нашего Иисуса, – продолжал я, стараясь, чтобы голос мой звучал не слишком сурово, – если предположить, что все сказанное обо мне правда, что тысячи невинных женщин и детей умерли от моей руки или по моему приказу, то что ждет меня после смерти?».

Брат Ханс Носильщик не колебался ни мгновения. Его голос был спокоен.

«Вы попадете

в преисподнюю, – ответил он. – Если ад захочет принять вас. Будь я самим сатаной, я не смог бы выносить ваше присутствие, хоть и говорят, что вопли подвергающейся мукам грешной души звучат сладкой музыкой для слуха сатаны. Но вам лучше, чем мне, должны быть известны его склонности».

Мне трудно было скрыть улыбку. Я представил, какие разговоры пойдут при моем дворе и дворах других государей, если отпустить этих троих с их ослами, нагруженными разным добром, предназначавшимся для монастырей. Я был восхищен смелостью моих врагов.

«Так бы не считаете меня святым?» – мягко поинтересовался я.

Здесь брат Ханс Носильщик допустил ошибку.

«Я считаю вас безумцем, – сказал он глубоким, негромким, почти печальным голосом. – И сожалею о том, что безумие обрекло вас на вечное проклятие».

При этих словах все мое добродушие как ветром сдуло. Я кликнул стражников и приказал им держать брата Ханса Носильщика, в то время как сам взял железный штырь и пронзил монаха. Решив не прибегать к относительно милосердному способу вогнать кол между его жирных ягодиц, я ввел короткие штыри в его глаза и уши, а один, подлиннее, в глотку. Он еще извивался, когда я пробил его ступни огромным гвоздем и приказал вздернуть на канате вниз головой, чтобы он висел, как индюшачья тушка на рынке. Я заставил всех придворных присутствовать при этом.

В то время как смертельно бледные брат Михаэль и брат Якоб наблюдали за происходящим, я велел привести осла брата Ханса Носильщика и посадить его на огромный железный кол во дворе. Шуму было много, поскольку сделать это оказалось не так просто.

Когда все было кончено, я обратился к брату Якобу:

«Вы слышали, что сказал ваш товарищ по поводу возможности моего спасения. Что вы об этом думаете?»

Брат Якоб упал ниц на каменный пол с изъявлениями нижайшей мольбы. Мгновение спустя то же сделал и брат Михаэль.

«Пощадите, милорд, – взмолился брат Якоб дрожащим голосом, вытянув вперед руки, сцепленные настолько крепко, что они побелели, как нежнейший пергамент. – Пощады, милорд! Умоляю вас, во имя Господа!»

Я приближался к ним, пока мои сапоги не коснулись их шей. «Во имя кого?» – взревел я. Гнев мой был не совсем напускным. Я все еще пребывал в раздражении от последних слов брата Ханса Носильщика, произнесенных им до того, как его самоуверенность сменилась воплями боли.

Брат Михаэль соображал быстрее.

«Во имя Ваше, милорд! – выкрикнул он. – Умоляем о пощаде во имя Благословенного Влада Дракулы! Вашим именем молим мы!»

Я услышал благоговение в голосах обоих монахов, когда их мольбы достигли высшей точки,

и поставил сапог на шею брату Якобу.

«И кому же вы будете молиться отныне, когда возжелаете милосердия или помощи свыше?»

«Господу нашему Дракуле!» – прошептал брат Якоб.

Я восстановил равновесие, поставив ногу на шею брата Михаэля. «А кто есть единственная сила во всей вселенной? Кто обладает властью ответить на ваши молитвы или отвергнуть их?»

«Милорд Дракула!» – с трудом проговорил брат Михаэль, из которого выходил воздух, как из старого винного меха, когда я посильнее наступил ему на спину.

В тот момент ни один звук не нарушал тишины в переполненном людьми дворе, за исключением капель крови, падающих с брата Ханса и его осла. Тогда я подошел к трону и устало опустился на него.

«Вы покинете мой город и эту страну сегодня же вечером, – сказал я. – Можете увести своих животных и взять продовольствия в дорогу, сколько пожелаете. Но если мои воины обнаружат вас в пределах Валахии или Трансиль-вании по истечении трех дней начиная с сегодняшнего, вам придется молить вашего нового бога, то есть меня, чтобы он послал вам столь же легкую смерть, как брату Хансу Носильщику и его крикливому ослу. Теперь идите! И разнесите весть о безграничном милосердии Влада Дракулы».

Они ушли, но, судя по тому, что впоследствии наговорил брат Якоб охочему до клеветы поэту Михаэлю Бе-хайму, урок не пошел им на пользу, чего нельзя было сказать о присутствовавших при нашей беседе придворных. И отцах-францисканцах, остававшихся в своем монастыре в Тырговиште. Они угрюмо сидели за стенами своей обители, но с тех пор стали вести себя гораздо скромнее.

А тщательно оттачиваемая легенда о Владе Дракуле стала еще острее и проникла в сердца моих недругов.

Глава 25

Когда О’Рурк закончил говорить, все трое представляли немую сцену при свете шипящей лампы: Лучан застыл между плитой и дверью, О’Рурк стоял в тени возле дивана, а Кейт – ближе всех к фонарю. Поначалу она переводила взгляд то на изможденного священника, то на молодого человека, но теперь смотрела только на Лучана. Она думала: «Если он побежит, его нужно будет догнать. У О’Рурка вид совершенно измотанный. Придется самой».

Лучан не двигался.

О’Рурк потер небритую щеку. В его глазах не было радости победителя – лишь печаль.

«Если Лучан один из них, – сообразила Кейт, – то тогда они знают, где мы. Эти люди в черном. Те, которые убили Тома, Джули и Чандру. Те, которые украли Джошуа…» Она почувствовала, как у нее сильнее забилось сердце, не замечая, однако, что пальцы почти непроизвольно сжимаются в кулаки.

Лучан отступил к плите, взял деревянную ложку и стал медленно помешивать кипящий суп.

В этот момент Кейт хотелось придушить его.