Дети ночных цветов. Том 2
Шрифт:
– Не вам. Себе. – Хоскинс закряхтел, поднимаясь на ноги. – Хватит бежать. – Он пошатнулся, вытянул руку, надеясь, что Бонни или Томас помогут ему устоять, снова упал. – Да. Верно. Так все и должно быть. – Бадди снова начал подниматься на ноги.
– Как хорошо ты знаешь Милвилл? – спросила его Бонни.
– Нет, – замотал головой Томас. – Ты не посадишь этот мешок с дерьмом в мой «Бентли»!
– И как, интересно, ты меня остановишь? – она показала ему ключи от его машины.
– Черт! – Томас растерянно хлопнул себя по пустому карману. – Надо было тебя убить! – прошипел он Хоскинсу.
– Все
– Что?! Причем тут это? – растерялся Томас.
– Когда мой отец бросил нас с матерью, я его ненавидел.
– Ты не мой отец.
– Не говори, что ребенком ты не хотел этого. Здесь, в этом отеле. Когда мы жили как одна большая семья. Я помню. Ты был очень сильно привязан ко мне.
– Мне было шесть! – Томас снова сжал кулаки. Бадди отвернулся.
– Пойду подгоню машину, – сказала Бонни, решив, что если Томас что-то сделает сейчас с Хоскинсом, то она не станет вмешиваться.
Но Томас не сделал. Наоборот. Он помрачнел, замкнулся.
– Ты уверен, что тварь, о которой ты рассказывал, оставила тебя? – спросила Бонни Хоскинса, когда они отъехали от отеля. – Потому что то, как ты себя ведешь – это… это странно. Очень странно.
– Мне просто страшно.
– Страшно?! Не думала, что у такого, как ты, мог остаться страх.
– Наверное, поэтому тварь так долго и управляла мной. Она знала, что я боюсь, знала, как заставить меня подчиняться. Я боялся боли, боялся страданий. Боялся, что любое непослушание повлечет жестокое наказание.
– Думаю, об этом знала не только тварь. – Бонни не смогла сдержать ехидной улыбки. – Поэтому ты согласился помочь, когда Донован сжег твое лицо? Тоже испугался боли?
– Ему помог не я. Ему помогла тварь. Донован мог убить меня, а это значит, что умерла бы и тварь. К тому же Донован не собирался останавливать меня. Ему нужна была только собственная жизнь.
– Сколько всего таких, как я?
– Десятки. Я помню десятки. Но перед тем как тварь покинула меня, мы снова поселились в индейской резервации, но на этот раз у нас были грандиозные планы.
– Все-таки Доновану нужно было тебя убить. Дождаться, когда ты выполнишь свою часть договора, и убить. – Бонни поджала губы, заставляя себя замолчать. Молчал и Хоскинс.
Мыслей в голове почти не осталось. Здоровых мыслей. Все остальные были черными, воспаленными, с содранной кожей. Собственная голова превратилась в камеру заточения, в которой каждая стена наполнена ужасными картинами боли и страданий. В камеру, где есть слабая надежда на свет – крохотное, затянутое решеткой окно, через которое не выбраться, но которое позволяет не свихнуться окончательно, не стать заложником безумия и отчаяния диких настенных рисунков, скрывавших все прошлое, все хорошее, что было прежде в жизни. Рисунки и надписи. Частично утерянные химические формулы, брошенные кем-то фразы, обрывки писем, клочья обещаний. Где-то там было обещание, данное Бадди много лет назад Трэйси. Обещание вернуться за ней. И где-то там была химическая формула, позволившая твари открыть ворота в другой мир, чтобы выпустить души убийц и маньяков на свободу.
– Нам нужно остановиться, –
– Решил сбежать? – презрительно скривилась Бонни.
– Нужно сделать покупки. – Хоскинс застучал уродливой рукой по стеклу, показывая на магазин. – Мне нужно сделать зелье.
– Снова зелье? – зашипела на него Бонни.
– Зелье, которое сможет открыть ворота в другой мир. Мы выпустим тех тварей в город. Они будут слабы и будут искать новые сосуды, новых детей, но детей не будет… А утром они умрут.
– Все?
– Все, кого удастся выпустить.
– Тогда нам понадобится много зелья.
– Очень много! – глаза Хоскинса вспыхнули безумием.
Бонни свернула на стоянку, вышла из машины, позвав Томаса. Продавцы встретили странную троицу недружелюбными взглядами. Женщина лет сорока подошла к Хоскинсу и спросила, не нужна ли ему помощь, затем почувствовала запах мочи, с отвращением отшатнулась.
Вечером они сняли номер на троих. Бонни боялась, что Хоскинс может сбежать, поэтому убедила Томаса, что они должны присматривать за ним, а для этого лучше всего будет жить вместе, однако уже через два дня, когда от запаха химикатов невозможно было дышать, сама предложила перебраться в соседние номера.
– Заодно избавимся от жалоб соседей на постоянную вонь от экспериментов Хоскинса, – сказала она. – К тому же мы можем продолжать следить за ним, но теперь по очереди.
– За тобой мне тоже придется следить? – спросил Томас.
– Думаю, да, – сказала Бонни, но так до конца и не поняла, шутит он или говорит всерьез.
За две недели, которые они провели в отеле, Бадди Хоскинс так ни разу и не вышел из своего номера. Он даже не просил еды, лишь Бонни иногда приносила ему вечерами пирожки и кофе из торговых автоматов. С Томасом она почти не встречалась. Они дежурили по очереди, продолжая наблюдать за Хоскинсом, хотя наблюдение давно начало деформироваться в нечто большее.
Сначала Бонни начала думать, что готова простить Хоскинса, затем, что готова назвать своим другом. Она даже поругалась с несколькими постояльцами, которые начали жаловаться на вонь из открытых окон номера Хоскинса. Крики разбудили Томаса. Он вышел на улицу еще сонный, уладил конфликт, зашел в номер Бадди и попросил его закрыть окно. Бонни сама это слышала – не приказал, не велел, а попросил. Последнее удивило ее. Она сказала, что пойдет спать, но закрывшись в своем номере, стала наблюдать за Томасом.
Убедившись, что Бонни ушла, он купил еды и отнес в номер Бадди.
– Не знала, что ты тоже его кормишь, – сказала Бонни.
– А ты против? – спросил Томас. Бонни замялась, пожала плечами.
– Да нет. Наверное, нет. – Она тряхнула головой, вернулась в свой номер.
Сон был неровный, и запомнить его было невозможно. Бонни проснулась за пять минут до звонка будильника, оделась и сменила Томаса. Один из постояльцев, с которыми она недавно ругалась, принес ей пакет с химическими препаратами и попросил передать Бадди Хоскинсу. Она выполнила просьбу, даже не задумавшись о странности последней. Вопросы появились лишь в кафе за обедом, да и то это были далекие, смазанные призраки чего-то ненужного.