Дети вечного марта. Книга 2
Шрифт:
— Полагаешь, я не люблю весну? — усмехнулся Саня.
— Но аллари совершают в это время массу необдуманных, вредных, попросту безумных поступков. Вы беситесь, жаждите того, чего не существует, сходите с ума, гоняясь за собственным хвостом. Женщина нужна для продолжения рода. Другого назначения у нее нет. Стоит это понять, и все становится на свои места. Но понять это может только бесполый. В будущем я приложу все силы, дабы учредить касту бесполых людей. Они станут управлять государством. Бесполый будет принимать взвешенные решения холодным умом чистого человека. Вы должны подняться
— И к счастью, — поддакнул кот.
— Да, если хочешь. Но я не пекусь о всеобщем счастье. Оставим это моему отцу Солару. Он озабочен идеей всеобщего счастья. Я же — исключительно целесообразностью. Согласись, имея такое мировоззрение, очень трудно терпеть рядом одержимую самку. Так мы договорились?
— О чем?
— Я оставляю тебе жизнь, а ты мне верно служишь?
Сане хотелось, чтобы он быстрее ушел. В присутствии Ария было противно дышать.
— Договорились! — легко согласился кот.
Он не станет жить по законам бестеров! Оскопление — не самое приятное, что может случится в жизни. Зато он успеет завтра с эшафота сказать людям, кто их герцог. Он — арлекин! А где кончается правда, там кончается — арлекин. Пусть страшная истина станет его последним трюком.
За короткий разговор Саня кое-что успел разглядеть в темных глубинах психики бестера по имени Крен. Диссонанс — сестра: полный и безоговорочный антагонизм. Диссонанс — отец, с которым Арий решил на этот раз не считаться, но полностью сбросить его со счетов не мог, испытывая подспудный страх наказания. Диссонанс — раздражение: герцог хотел бы лично замучить кота до смерти, но не мог себе этого позволить. Он даже напиться сегодня не мог.
Герцог отчасти был эмпатом, но почитал свою повышенную чувствительность явлением исключительным, присущим только ему одному. Что Арий не понимал природы аллари, явилось для Сани откровением. Герцог не мог осознать, что не люди, кроме речи имеют еще какие-то точки соприкосновения на уровне гораздо более глубоком, нежели вербальный. Так слепоглухонемой никогда не поймет видящего и говорящего.
Нужны были силы. Саня все выдержит. Он не сломается. Ради памяти о тех, кто ушел…
Жаль! Как же жаль… не колесят больше по дорогам знаменитые повозки Шака, которого люди прозвали Апостолом. Не заедается отважный, сиятельный собака. Не смеется голосом тысячи лесных колокольчиков Солька. Не сидит, глядя в костер огромными черными глазами загадочная, навсегда покинувшая этот мир, Цыпа.
Глава 11
Ух! Бам, бам, бам! Ух! Ш-ш-р-р-та-та-та…
Какофония обрушилась в момент пробуждения, хоть уши затыкай. Только бесполезно. Звон шел изнутри Санькиной головы. Во всем теле ухало, вздымалось и разбегалось дробными перекатами, на столько мощными, что ни затекшая спина, ни рубцы от веревок, не могли заглушить.
Глухой ритм прорезала чистая нота. Саня напрягся. Струна вибрировала, грозя изрезать мозг. Она воцарилась, взлетев на одно мгновение до невероятных высот, и рассыпалась мелкой искристой трелью. Тело стало легким и сильным. Боль ушла. Даже кандалы показались только досадной помехой.
Как он мог забыть!? Сегодня же день весеннего равноденствия — Новый год аллари,
Торжественный ритм обновленного года Саня впервые почувствовал еще в самом нежном детстве и долго никому о том не говорил. Котенок вообще быстро понял свое отличие от людей; не знал, как его обозначить.
В их доме, как и во всех других, готовили угощение. Мамка, собирая на стол, кликнула Саню. Котенок не отозвался. Она позвала громче — никакого ответа. Случившийся рядом тятя, пошел искать, и нашел мальчишку в стайке. Саня сидел под кормушкой, запрокинувшись. Глаза были плотно зажмурены, голова дергалась в такт неслышному ритму. Тятя постоял немного, да и пошел в дом. Мамка после, когда Саня вернулся, тихонечко спросила:
— Сыночка, ты со своими Пращурами разговаривал?
Саня смешался. Получалось, он мамку обманывал.
— Нет. Не знаю. В голове гудит, — пробубнил в сторону.
— Ты сядь, сынка, — велел тятя. — А то белый весь.
— Часто у тебя… гудит-то? — осторожно спросила мамка.
— Нет. Только в марте на праздник. Утром.
Мамка с облегчением махнула тряпкой.
— По что раньше не сказал? Напугал нас. И сам, поди, смущался?
— Ага, — кивнул Саня.
— Бывает это с аллариями, — успокоил тятя, — Вас так земля с Новым годом поздравляет.
В Камишере голос земли едва пробивался. В темнице герцогского дворца звучал мощно, будто подземные музыканты устроились за тонкой переборкой.
Земля отзвучала, а внутри еще все кипело и подрагивало. Саня подергал кандалы. Ни фига, однако, держат. Но приподнятое настроение, с которым проснулся, не испортилось.
Была еще одна странность нынешнего утра. С самого малого детства Саня знал, если должно случится что-нибудь плохое, обязательно приснится суп с червями. Сегодня вообще снов не было: передремал с глазу на глаз без единого хлипенького сна.
Должно быть, Пращуры сжалились над обреченным — не стали мучить кошмарами в последнюю ночь жизни. Или, когда точно знаешь, что с тобой случится, никакие сны не нужны?
Мысли катили весенним паводком. Надо бы о вечном подумать, а он вспомнил Снежку, как купались с ней и с дриадкой в мелкой заводи.
Лязгнул засов. Отворилась большая дверь, через которую вчера тащили. Вошли люди, кряхтя оторвали конструкцию с привязанным котом, от пола и понесли.
— Герцог сам вчера "мельницу" колом подпер, — пробурчал один из носильщиков, — а на утро — никакого кола нет.
— Нелюди, известно, колдуны, — пробурчал другой.
— Герцог кол и убрал, — наябедничал Саня.
— Не ври! — отрезал первый носильщик. — Мы в карауле всю ночь у дверей просидели. Никто к тебе не заходил.
— У герцога своя дверка есть, — заелся кот. — Не веришь, вернись и посмотри.
Мельницу как раз вынесли и прислонили к стене. Носильщики переглянулись. Один скользнул в с факелом в каземат и тут же вернулся.
— Точно, есть дверка. Не врет нелюдь.
— Да они вообще врать, не приучены, — сказал второй.