Дети вечного марта. Книга 2
Шрифт:
— Здравствуй.
— Здравствуйте, господин начальник, — поклонился бывший раб.
— Да брось, ты.
— Господин начальник хочет получить отчет?
— Нет. Я просто так зашел. Как живешь?
— У меня все хорошо.
— От Ири есть вести?
— Да. Он прислал привет на словах и пирог. Пирог дожидается Вас. Я его сейчас принесу.
Сун вышел, протопал вниз по лестнице, потом вверх, плечом открыл дверь, и предстал перед Игорем с небольшим плоским пакетом, который торжественно держал обеими руками.
— Когда пришла
— Три дня назад. Я просил, чтобы Вас известили.
— Я ничего не знал.
Ему не передали. Забыли, должно быть.
— А кого ты просил?
— Вашего второго заместителя.
Тогда, понятно. Мерик абсолютно на все испрашивал позволения у герцога. И не лень ему было, за каждой чепухой бегать в парадный зал и ползти, елозя на брюхе, к трону. Мерзковато, но герцог его не гнал, значит — так положено. Не исключено, Арий даже гневается на самого Игоря, за манкирование традициями.
Игорь развернул несколько слоев плотной бумаги, откинул в стороны листья мананы, в которую заворачивали продукты для длительного хранения, и увидел небольшой, в две ладони, но пышный, румяный пирожок.
Ири, перебивающийся в первое время при дворе, уже лет пятнадцать как обосновался в отдаленном южном княжестве, обжился, приспособился к новому хозяину, дослужившись до шеф-повара. О себе он много не распространялся: жив, здоров, чего и вам желаю. Как дела, как здоровье Его Превосходительства Начальника Внутренней Стражи? Всем привет. Сун отвечал примерно так же. То был не обмен новостями, а, фактически, извещение о том, что они пока живы.
Интересны ли они Игорю? Разумеется. Только эти двое сохранили память о недолгих годах свободы на земле аллари.
Игорь не впервые мысленно так именовал герцогство, и каждый раз вздрагивал. Давно и прочно укоренилось: аллари — угроза людям. Самому существованию людей. Угроза ему, Суну, далекому, почти забытому Ири…
— Растолстел, поди, как кадушка, товарищ-то… — Игорь запнулся, не зная как поточнее сказать. Надо бы: наш, а язык сам норовил выговорить: твой.
— Нет, господин начальник. Ири стал очень тонкий, он мало ест. Зачем много есть, когда еда всегда рядом?
— Ты так много слов сказал, что я запутался, — с натугой пошутил Игорь. — У тебя самого-то как дела?
— Хорошо.
— Заладил! Что хорошо-то?
— Чем больше я Вам расскажу, господин начальник внутренней стражи, тем больше мне потом придется повторять.
— Кому?
— На еженедельном допросе, герцогу.
— А, — у Игоря загорчило во рту. Разумеется. Он просто выпустил из виду. Раз в неделю герцог собирал старших слуг и спрашивал, о делах, о доме, о детях. Игорь был далек от мысли, что тем и кончалось. Герцог задавал и другие вопросы. Но не выпытывал же он у прислуги каждое слово!
— А ты не говори, — легкомысленно предложил он старому товарищу.
— Это невозможно, господин начальник внутренней стражи.
— Почему?
— Он смотрит и спрашивает. Ему нельзя не ответить.
— И что, люди выбалтывают все подряд?
Сун не ответил, но так красноречиво посмотрел на Игоря, что тот спохватился: действительно, чего пристал к человеку.
Они разрезали пирожок и начали есть. Сун аккуратно отламывал и клал в рот. Игорь кусал. На камзол сыпались крошки. Пирожок был потрясающе вкусным. Герцогская кухня оставляла в смысле изыска желать лучшего. Синьор не переносил соли и специй, отсюда: вся пища была пресной до отвращения. Каждый подсаливал для себя, но это было уже не то.
Игорь давно уже не задумывался над странностями, происходившими в замке. Он привык. Даже к собственной изоляции привык. Друзей у него так и не завелось. За истекшие годы, несколько раз завязывались какие-то теплые отношения, но люди, с которыми он сходился, очень быстро исчезали из дворца. Их отправляли на новые места службы или жительства. Досадно, но так сложилось. Из всех, кого он давно знал, остался только Сун. Но, поселившись при голубях, тот стал страшно неразговорчив. Игорь относил это за счет полученной травмы. Суну в том памятном бою под стенами Сарагона пробили голову. Он вообще долго не мог говорить. Потом научился, но прежних вольных бесед между ними уже не случалось.
— Я обязан доложить господину начальнику внутренней стражи, — заговорил Сун, доев и утерев рот салфеткой. — Голубь, который сегодня вернулся из Невьи, заболел.
— И что? — вяло отозвался Игорь.
— У нас всего две таких птицы. Если эта умрет, некого будет послать. Герцог может разгневаться.
— Так обучи другого летуна.
— Это невозможно сделать быстро. Я пробовал. За последний год, птиц, которые могли бы летать в приграничье, не встретилось ни одной. Герцог может разгневаться, — с легким нажимом повторил Сун.
— Хорошо, я завтра доложу Его Светлости о твоих трудностях. Н-да, если птичка сдохнет, действительно могут последовать санкции. Пробовал лечить?
— Пробовал. Ее ранили.
— Кто?
— Я не знаю. Наверное, хищник.
— Ладно, лечи. А я завтра доложу.
Сун склонился в прощальном поклоне. Игорь спустился по дребезжащей витой лесенке и вновь оказался в, облицованных полированным камнем, коридорах и переходах.
"Он", упомянутый в голубиной почте, которую сегодня читали у герцога, обретался, получается, в Невье. Еще — известный конь…
Восточным приграничьем заправлял князь Пелинор. Как ни оторван был Игорь от жизни, но и он знал, что опальный медведь находится не в лучших отношениях с короной. И это еще мягко сказано. Последнему забулдыге известно: коснись нога князя земли герцогского домена, его тут же схватят и казнят. Медведь так насолил короне, что с ним даже формальных разборок не случится. А чем насолил, никто толком не ведает. Ну, провинился его младший брат перед Клиром, так то — брат. Однако и Влад Пелинор был вне закона.