Дети вечного марта. Книга 2

Огнева Вера Евгеньевна

Пообещал и фыркнул.

— Если догонишь, — не остался в долгу собака.

Исчерпав, таким образом, инцидент, они уселись рядком, потребовали от Фасольки чаю и решили окончательно прояснить диспозицию.

Из, имевшихся у каждого отрывочных сведений, складывалась не самая веселая картина. На западе лежали владения князя Пелинора. А это — медведи, которые раз уже гоняли арлектнов по полям и лесам. Сам владетельный синьор, — напористый, мощный и хитроватый, — в данный момент сильно раздосадован. Дайрен, правда, утверждал, что он отходчивый. Случись удирать в ту сторону, их примут, но уже на условиях Пелинора. На дурнинку как в первый раз не проскочишь. Саньку —

медвежушке в мужья, Эда — на вторые роли. Коня — командовать мобильными группами. Девчонок — в обоз. Такой расклад годился только на самый крайний случай.

Из депеши герцога Ария следовало, что за внутренней границей, рассредоточились егерские команды, науськанные ловить именно арлекинов. Там не шибко проскочишь. Если запахнет жареным, придется уходить в дальний прыжок. И куда вынесет, не знает никто.

Полетели, завертели… открываешь глаза, а повозки стоят на главной площади столицы аккурат перед дворцом. Герцог из окошка высунулся, с перепугу щекой дергает. Стража вытаращилась с копьями наперевес. И ни водички попить, ни отлежаться. Тепленьких возьмут и в подвал покидают. Никому пощады не будет: ни Шаку, ни собаке, — Эду вообще могут особый прием организовать, — ни Сане, который, как известно, уже прописан на перекрестках котом-людоедом.

Остается, погонять в сторону соседнего приграничного участка. Кто там правит, неизвестно. Какие порядки — тоже. Велик риск, нарваться на недопонимание тамошнего хранителя. Но не попробовать — полная глупость

Курица устроилась рядом, послушала их разговоры, покивала.

— Одобряешь, Цыпочка?

— Не знаю, Шак. Тут в приграничье так все перемешалось, я ничего толком не чувствую. Разве… постоянную тревогу.

— Ну, и не напрягайся. Отдыхай. День, два и снимаемся. Сидеть тут и ягоды кушать… Солька!! Солечка, да брось ты свою картошку, потом дочистишь. Соленька, маленькая моя, скажи, тебе Зеленый не говорил, как отсюда выбираться.

— Нет. Да я не и спрашивала.

— А можешь?

— Он куда-то пропал. Я его не чувствую. Помнишь, мне казалось, что деревья разговаривают? А сейчас — тишина. Слушаю, слушаю…

— Как объявится, шепнешь?

— Шепну, — безразлично отозвалась Солька и отвернулась к кухонному котелку. Лопатки задвигались. Она что-то мурлыкала себе под нос. Раскрывшиеся в волосах колокольчики старательно кивали в такт.

Саньке стало вдруг необыкновенно хорошо. Так спокойно и ясно бывало только дома. И завтра будет также, пусть даже придется удирать от очередного Пелинора. В Камишере остался дом его детства. Тут, с ними, был дом его жизни. Домик на колесах. Куда покатишься? К соседу грозного медведя? Давай, попытаем счастья.

* * *

Старый седой термит сидел на верхушке своего замка и наблюдал. Захватчики на поляне надоели ему хуже муравьев. Вот поганое племя! Муравьи, то есть. И эти, с телегами не лучше. Понаехали, расшумелись. Жабы попрыгали в овражек. Змеи расползлись. Им лесной хозяин приказал. Ослушаться, не моги. Термитов, правда, трогать не стал, предупредив, однако, что оставляет их на месте до первого замечания. Глава термитного семейства донес волю господина до родичей, присовокупив от себя сварливую ноту. И хоть его дети, внуки, правнуки и прочая мелочь характер имели наследственный, — строптивый в дедушку, — нарушать приказ пока никто не решался. Даже носа из термитника не высовывали. Исключением являлся сам старикан, уяснивший, что особенного вреда, кроме шума, от гостей не происходит. А один, — коренастый и волосатый, — даже как-то принес к его дому крошки и высыпал перед седым корифеем. Термитный

пращур посчитал ниже собственного достоинства, удирать от молодца, хоть испугался до мокрых задних ножек; с достоинством досидел на вершине замка до конца, и только, когда доброхот удалился на порядочное расстояние, слез на траву и подобрал подношение.

Теперь дедушка с утра до вечера пребывал на своем посту, объяснив родичам, что бдит. На самом же деле — ожидая, когда лохматый увалень догадается еще раз угостить старожила.

Старика потихоньку разбирала досада. О нем как будто забыли. Шумные гости переделали уже все свои дела, и расселись у огня.

Чего термит не одобрял категорически, так это — костров. Куда только Зеленый царь смотрит? Сам же талдычил: берегите лес от пожара, берегите лес от пожара. Иш, развели тут! Уселись кружком и разговоры разговаривают. И никто не догадается, что за елкой заслуженный ветеран с голоду пухнет.

С поляны ползли приятные волны жара. Костры… если, конечно, с полной осторожностью…

Подобраться бы поближе. Но приказ царя для старика был законом. Седой термит сидел на своей вершине и уже вовсю завидовал… пока на спине ни зашевелились старые, отмершие чешуйки панциря.

Это вам не молодой хитин — ткни, зазвенит. А уж блеску! Глупая молодежь похваляется нарядом друг перед дружкой, глядя на старичка — главу семейства — с превосходством. А того они не знают, и еще долго не узнают, что именно старые мертвые чешуйки позволяют ему чуять, то, что молодым и не снилось. Отслоившаяся прозрачная пластинка начинала трепетать даже при самом легком дуновении. Постороннему не слышно, зато внутри у хозяина поднимался шум.

Вот и сейчас он уловил шевеление и насторожился. Но как оказалось, раньше надо было опаситься. Опоздал, не спрятался, сиди теперь и трясись, что с тобой сделают.

У него за спиной стоял Зеленый царь. Термит свесил усы и виновато закосил в сторону владыки выпуклым фиолетовым глазом, дескать, нарушаю, что уж там.

— Подглядываешь? — тихо спросил повелитель. Термит кивнул. Царь вдруг вздохнул. Старик чуть не сверзился. Во-первых, от мощного потока царского дыхания. Во-вторых, от удивления. Или от удивления — во-первых? Чтобы их владыка печалился…

Все! Жди или потопа, или пожара, или камнепада с чистого неба. Ой, беда! Ой. Смертушка!

Термит попятился задом в норку.

— Куда полез? — спросил царь. — Сиди уже наблюдай. Видишь дриадку с колокольчиками в волосах? Как она тебе?

В пору было падать, чтобы расшибиться насмерть и уже не мучиться в догадках. Сколько тех дриадок термит перевидал на своем веку!? Тыщи… нет, пожалуй, меньше, но с десяток — точно. И что? А — ничего. Покувыркается с ними царь, цветочками разукрасит, набегаются они по зачарованному лесу, смотришь, пропал владыка. День нет, три… дриадка посидит одна, скажет сердитое слово, и — как не бывало. Потом царь на цыпочках вернется, посмотрит — нет подружки, траву распрямит, жаб и змей на место вернет, дождичек отпустит, дабы землю питал, и живет дальше припеваючи.

И никогда. Никогда! Чтобы у старого термита спросить: нравится или не нравится ему очередная пассия. Ой, дела!

Мысли вертелись в крохотной головке старика с молниеносной быстротой, так что с ответом не задержал:

— Особенная.

— Угу, — непонятно согласился царь. — Ладно, сиди, посматривай. Если гости засобираются уезжать, свисни.

— Свисну, — заверил владыку, обличенный высочайшим доверием, старик.

* * *

Шак задумался над миской с водой. Нес, опустил глаза, да так и остановился.