Дети войны
Шрифт:
— Это военный отряд, но из оружия только мечи, копья, луки и стрелы.
Мечи, копья, луки и стрелы. У нас не было другого оружия, когда вражеский прилив сокрушил нас шестьсот лет назад. Но у нас были песни.
— Магия? — спрашиваю я.
Армельта качает головой.
— С высоты не различить, — говорит она, а Каэрэт добавляет:
— Наверху следов магии нет. И мертвой силы тоже.
Мертвая сила — так Раэти, наш учитель, называл искусство врагов, незримый дым и пепел, окружающий всадников.
Здесь их нет.
Я смотрю
Бета возле меня — на полшага позади — крепко сжимает перевязь оружия, ждет моих слов. Волосы, отросшие за время наших скитаний, стянуты в хвост, — ветер треплет их, пытается освободить светлые пряди.
У края тропы — Танар, Анкэрта и Реул. Они кажутся спокойными, но я ловлю их нетерпеливые, устремленные взгляды. Чуть поодаль Раши и Эмини, у обоих тяжелые, грозные ружья, такие же, как у Беты.
Еще четверо — Шимэт, Скэрци, Арвир и Биэрэ — в нашем лагере, внизу, невидимые отсюда. И Айяш на корабле, с предвестниками Эртаара.
Я так плохо запоминаю имена, но запомнил их всех и не забуду. Я хочу сказать: «Вас будет знать каждый. Ваши имена запишут в книгах. Вы первые звезды на чужом берегу». Но сейчас не время.
Закрываю глаза на миг, чтобы проверить себя. Сердце бьется ровно, удар за ударом. Я спокоен. Готов ко всему.
— Мы спустимся вниз, — говорю я, — пойдем им навстречу. Держитесь так, словно вы безоружны. Ничего не делайте без моего приказа.
Мои предвестники кивают, один за одним, и я разворачиваюсь, начинаю спускаться по каменистым уступам.
Я был прав — это поле битвы. Оно покрыто следами магии и огня, колес и копыт. Оно бесплодно, ведь сражение гремело здесь ни раз и ни два. Травинка едва успевает пробиться сквозь камни — и тут же ее топчут, сминают, жгут. Это место сражений, здесь армии сходятся в благородном поединке.
Это возвышенно и красиво, но я не стал бы воевать так. Если хочешь победить — ударь врага в самое сердце, разрушь его города, взорви мосты и сожги поля. Иначе сражения будут тянуться годы и десятилетия — как здесь.
Отблески солнца вспыхивают вдалеке, у подножья холмов, и я понимаю — вот он, отряд чужаков. Мы идем навстречу друг другу, и сквозь клубы пыли я начинаю различать коней и повозки. Стук копыт все громче, земля гудит. Трубный клич разрезает воздух — внезапный и гулкий, он отдается эхом, уходит в небо. Два долгих сигнала. Что за труба поет там? Я чувствую в ней силу.
Чужой отряд уже совсем близко. Я останавливаюсь, протягиваю раскрытые ладони. Шаги за спиной стихают — мои предвестники остановились, ждут. Их имена сияют.
Чужаки замедляют шаг. Пыль оседает вокруг тяжелых копыт, солнце сверкает на серебристых шлемах, на широких лезвиях копий. На пеших воинах кожаные доспехи с медными бляхами, ножны перевиты
Тот, чья повозка стоит впереди, вскидывает руку, начинает говорить. Его голос суровый и резкий, слова падают как острые камни, я не понимаю их. Это не наша речь и не язык врагов. Говорящий требовательно смотрит на меня. Шлем закрывает ему половину лица, и от этого оно кажется жестким, словно вырублено из гранита.
Я качаю головой и говорю:
— Мы приплыли издалека. Я не знаю ваш язык.
Воин снова говорит что-то, но уже не мне — и с одной из колесниц спрыгивает возница, идет к нам. Его доспехи проклепаны металлом, солнце сверкает на них так, что больно смотреть. С рукавов и наплечников струятся синие ленты, а лицо замотано, я вижу только глаза, внимательные, серые.
Он протягивает руку, смотрит вопросительно. Может быть, он хочет почувствовать, враг я им или нет? Я позволяю ему прикоснуться. Темнота грохочет в моем сердце, готовая вырваться наружу.
Копьеносец в повозке вновь поднимает руку, повторяет свои слова. Они по-прежнему незнакомы мне — набор звуков — но я все понимаю.
— Приветствую чужестранцев, — говорит копьеносец. — Кто вы и откуда?
Человек с замотанным лицом все еще держит меня за руку. Он ловит мой взгляд, говорит:
— Я переводчик. Пока я рядом, мы понимаем тебя, ты понимаешь нас.
Его слова чужие, я едва различаю их и не могу запомнить, но суть ясна.
Я киваю и отвечаю, глядя на копьеносца:
— Мы приплыли из другого мира. Мы не враги. Я должен увидеть вашего лидера.
36
Я знала все тонкости языка врагов. Произношение и многозначные слова; то, какая речь пристала девушке моего положения и возраста, и какие выражения должны смущать и вызывать негодование. Я могла думать на этом языке, — его сухие звуки поначалу царапали душу, не вмещали мысли, но потом я привыкла. Читать было проще, чем говорить, — буквы, теснившиеся на страницах толстых книг, складывались в истории, текли неспешно, и я забывалась, погрузившись в поток чужих жизней.
В нашем мире было только два наречия — наше и захватчиков, и нельзя было понять другой язык, не изучив.
И сейчас голова гудела, сердце колотилось, что есть сил, а ладони стали липкими от пота. Почему я понимаю речь этих людей в дикарских доспехах? И почему их слова не перестали быть безумным набором звуков? Как это возможно?
Но мы в другом мире, кто знает, что здесь возможно.
Перевязь меча до боли врезалась в ладонь, но я не ослабила хватку. Взглянула на Мельтиара, — неподвижный, он стоял на шаг впереди нас, пыль медленно оседала на его волосах, на рукавах куртки.