Дети войны
Шрифт:
Пока я думал, что изгнан — блуждал без цели, позволял душе рваться в клочья. Но не сейчас. Даже если я не лидер народа, я — лидер воинов. Прежде всего.
Я вижу Бету. Опутанная туманом, она стоит на пороге каюты. Светлые пряди падают ей на глаза, она отбрасывает их, замечает меня и улыбается. Мир вокруг нее становится светлее, сияет от тепла ее улыбки.
Я подхожу, беру ее за руку.
— Пойдем, — говорю я. — Я начну объяснять прямо сейчас.
32
Кори, самый младший в нашей команде, уже начал тогда учиться химии и после утренних
Уже тогда мне нравились тяжелые ружья: черные стволы, вращающиеся с тихим гулом, нарастающий жар в глубине металла, смертоносный ливень выстрелов. Но наставник по стрельбе качал головой, говорил: «Пока еще рано». Я чувствовала невысказанный смысл его слов: я слишком слабая еще, мне не справиться. Молча кивая в ответ, я старалась не выдать разочарования и ненавидела в эти мгновения свои руки, такие тонкие и хрупкие, неспособные справиться с мощным оружием.
Однажды, на выходе из зала для тренировок, меня остановил незнакомый человек, — я не запомнила его лица, лишь черные браслеты на запястьях, мерцание сигнальных огней. Он взял меня за руку и долго вглядывался в пальцы, словно в книгу или рисунок. А потом сказал: «Если захочешь играть на арфе, найди меня». Но через пару недель его имя стерлась из памяти, и ружья влекли меня больше, чем струны.
И, чтобы заставить петь арфу или флейту, нужно чувствовать магию, оживлять прикосновением металл. А магия мне не давалась.
Ирци говорил об этом много раз.
У меня не было способностей, но все же Ирци пытался научить меня. Раз за разом я приходила в учебный зал вместе с теми, кто только начинал постигать азы волшебства. Каждый раз я видела новые лица, — ведь всем удавалось понять то, о чем говорил Ирци, удавалось повторить то, что он делал. Но не мне. Я знала, что всех нас соединяет единая сила, мы живем и дышим звездным светом, — но не могла изменить его, ничего не получалось.
В конце концов Ирци сдался. «Ничего не поделаешь, — сказал он. — Бывает так, что способностей нет». Я чувствовала, как он устал от меня, как ему жаль потраченных на меня часов и дней. На прощание он сказал: «Занимайся тем, что получается».
Мне было так обидно и стыдно тогда, что я пообещала себе: я буду заниматься не только тем, что получается. Я освою то, к чему меня тянет, то, что я люблю. Стану одной из лучших.
Наставник по стрельбе вскоре доверил мне тяжелое оружие. Оно было со мной всю войну. «Твой друг», — так Коул называл мои черные стволы, и я всегда смеялась в ответ.
Ведь оружие и правда было мне верным другом.
— Да, именно так, — сказал Мельтиар, когда я положила оружие на колени и накрыла ладонью приклад. — Теперь закрой глаза.
Я послушалась.
Это простое упражнение, знакомое каждому воину, каждому скрытому. Закрыть глаза и пытаться различить звуки, движения воздуха, дальние отголоски чувств. Мы учились этому прежде, чем отправились жить среди врагов: чтобы, проснувшись в чужом городе, не заговорить на родном языке и даже с закрытыми глазами не выдать себя ни жестом,
Не нужно быть магом, чтобы научиться этому.
Мир покачивался, едва приметно, плавно, но в этом движении была память о шторме, о тошноте, подступавшей к горлу, о молниях, раскалывавших небо, и о раскатах грома. Ветер касался лица, дышал солью, выбившаяся прядь щекотала губы. Внизу, за бортом корабля шептало море, — повторяло свои угрозы и обещания, не давало забыть о себе даже на миг. Крик птицы взмывал над плеском волн, исчезал в вышине.
Голоса, которые я почти не замечала обычно, стали ярче, ближе. Звонкие оклики, удар крыльев по воздуху, скрип разматывающейся лебедки, грохот откинутого люка, дрожь в досках палубы, эхо шагов. Бочка, на которой я сидела, чуть слышно поскрипывала в лад с движением корабля, в такт качающемуся миру. Мои ноги опирались на мотки каната, — даже сквозь пропитанную солью подошву я чувствовала упругие, неподатливые кольца.
— Смотри внимательнее, — сказал Мельтиар. — Смотри ближе. Глубже.
Его голос был сейчас неукротимым, как река. Темнота и свет, каждый звук — новая грань, течение, тянущее в глубину, влекущее к себе. Совсем близко — достаточно протянуть руку. Но даже не касаясь, я чувствовала Мельтиара, — вот он передо мной, раскаленный как сердце битвы. Его дыхание, движения и слова разрезали воздух, соленый ветер не мог их стереть. Они вспыхнули, коснувшись моей памяти, и я зажмурилась крепче.
Слезы обожгли веки, сердце переполнилось, пропустило удар. Слова Мельтиара, его имя, темнота, ему подвластная, и его воля, — повсюду, в каждом глотке воздуха, в каждой мысли. Так близко — в моей душе, в оружии, в голосах, отзвуках шагов, во взмахах крыльев.
Я так люблю его. Он моя жизнь.
Я не смогла сдержаться, — горячая слеза потекла по щеке.
Сквозь чувство, бушующее и разрывающее сердце, — всмотрелась глубже. Мне показалось, я падаю, — корабль исчез, море исчезло. Я не перестала ощущать и слышать, мое сердце билось и горело по-прежнему, слеза текла, оставляя соленый след, — но каждое прикосновение, каждый звук превратились в росчерки, яркие и бесплотные.
Я падала или летела — искра в бескрайнем потоке, и тьма сияла ярче полуденного солнца, оглушала безмолвием, Мельтиар был так близко, совсем рядом, повсюду.
Это то, о чем говорил Кори? Мысль вырвалась, помчалась вперед, быстрее меня. Сила первого источника, идущая к каждому из нас?
И Мельтиар отдает нам эту силу, каждый миг.
Я глубоко вздохнула, и мне показалось — мое тело меняется, меняется оружие в руках, становится прозрачным и легким, и…
— Остановись, — велел Мельтиар. — Открой глаза.
В первый миг небо ослепило меня. Все вокруг стало таким реальным, надежным и ярким, даже зеленоватые переливы моря не казались сейчас враждебной бездной.
Мельтиар сжал мою руку и сказал:
— Мы на корабле, не забывай. Когда окажемся на твердой земле, я начну учить тебя касаться силы, черпать ее.
Я кивнула, поспешно вытерла слезы. Мой голос был ломким и слабым от них.
— Тебе кажется… у меня получится?
Мельтиар смотрел на меня пристально, ветер путал темные пряди волос, солнечные искры плясали на них, но не касались глаз.